Эта книга является результатом фантазии автора.
Любые совпадения имён, прозвищ, географических
и прочих названий, терминов, а также возможных
событий и ситуаций, являются случайными.
Моей жене Ирине, которая не похожа
ни на одну из женщин, изображённых
в этом романе.
"Я человек. И ничто человеческое мне не чуждо!"
старец Хремет
Маранта лежала на полу и от бессилия скрежетала зубами. "Королевская мантия" не давала пошевелить ни рукой, ни ногой, не давала даже дышать по-человечески. Оглядеться по сторонам она тоже не могла: облако её длинных каштановых волос, закрыло от глаз всё вокруг, рассыпалось и прилипло к доскам пола, вымазанным кровью и экскрементами. Оставалось только ждать, но чего? Уж конечно ничего хорошего! "Королевская мантия"! Вот, что она получила в награду за годы службы…
А всё началось с этого бандита – Золаса! Нет, пожалуй, на нём всё закончилось, а началось с того, что самозваный король Лоргин приметил на турнире девушку, которая виртуозно владела мечом, не уступая в этом самым опытным бойцам его Гвардии. Нет, тогда она вовсе не стала победительницей, но он её "приметил" и предложил ей службу, а она согласилась. Дурочка!
Впрочем, поначалу всё шло не так уж плохо. Лоргин, не совсем старый ещё мужчина, попавший "из грязи в князи", всем нравился своей энергией, умом, сильной волей и здравыми, смелыми решениями, благодаря, которым люди в королевстве впервые за многие годы почувствовали себя в безопасности. Это он сумел объединить несколько десятков разрозненных поселений, ютившихся в развалинах, которые остались от древних городов. Он создал из них подобие государства, и по своей прихоти назвал его королевством, а на себя возложил титул, вычитанный из детских сказок. Многие ворчали или посмеивались, но это было здорово! Лоргин установил законы, которые сам и написал. Они были частью наивны, а частью нелепы, но люди согласились жить по ним, ведь они так устали от беззакония! Лоргин основал армию и полицию, он назначил своих наместников и позаботился о каждой жизненно необходимой мелочи, от обороны перед угрозой вторжения неприятеля, до снабжения городов водой, вывоза мусора и устройства канализации. Люди благословляли своего короля, готовы были на него молиться. Вот тогда-то и начались странности.
Первой из этих странностей оказалось введение особого дворцового этикета. Если раньше любой из граждан королевства мог без труда получить аудиенцию у своего монарха, и разговаривал с ним запросто, то теперь, чтобы поговорить с королём, подать прошение или жалобу, приходилось проходить множество инстанций, назначение которых было никому не понятно.
Кроме того, проситель не имел права обращаться к королю непосредственно, должен был говорить о нём и о себе в третьем лице, и ни в коем случае не смотреть в глаза своему монарху. Сам Лоргин во время таких приёмов изображал из себя статую, ухитряясь просидеть неподвижно по нескольку часов. Кое-кто, при виде всего этого, пожимал плечами, но большинство не нашло в причуде венценосца ничего предосудительного.
Второй странностью было десятикратное увеличение дворцовых мероприятий. Балы, приёмы, парады, банкеты шли один за другим, и не было им конца. Надо ли говорить, что на всё это понадобилось больше средств и это повлекло увеличение налогов. Однако народ стерпел. За несколько лет мирной жизни люди успели накопить небольшой запас и могли теперь не бояться голода.
Третья странность, поначалу, вызвала среди людей больше усмешек, чем негодования: старый хрыч вдруг воспылал страстью к молоденьким девушкам, едва достигшим возраста зрелости. Правдами и неправдами десятки юных созданий стали появляться во дворце под видом кухарок, прачек и горничных. По ночам из королевских покоев слышался визг, смех, а иногда и стоны, мольбы о пощаде. Девчонки задерживались на этой работе недолго. Чаще всего их отправляли восвояси через недельку-другую, а иногда красных и зарёванных выкидывали из дворца на следующий день. Подданные Лоргина пожимали плечами. Особенно удивлялись те, кто помнил его человеком справедливым и сдержанным. Но что стоят слёзы нескольких девок по сравнению со спокойствием целого королевства?
Так продолжалось до тех пор, пока две девушки, нанятые для работы на кухне, не исчезли бесследно через пару дней после прибытия во дворец. Это были сёстры-близнецы, дочери недавно овдовевшего лесника, который жил в домике за городскими стенами. Пропажа обнаружилась не сразу. Отец этих девушек был на охоте и смог навестить дочерей только через неделю. На все его расспросы дворцовая челядь лишь пожимала плечами, а некоторые прятали глаза. Понятно, что аудиенции у короля этот человек так и не добился, но вскоре всё выяснилось само собой.
В двух днях пути вниз по реке, на берегах которой стояла столица, была бедная рыбацкая деревушка, состоявшая всего из десятка крохотных домиков. Вот там-то и выловили два обезображенных, до неузнаваемости, трупа, которые местные рыбаки, согласно указу самого Лоргина, привезли на телеге в столицу. Оба тела были обнажены, руки скручены за спиной, какой-то проволокой, а к ногам привязаны точильные камни, взятые по-видимому из королевской кухни. Скрыть всё это не удалось: сразу после въезда в город телегу окружила толпа, в которой оказался и старый лесничий.
Люди потом рассказывали, что он лишь минуту смотрел на то, что осталось от его дочерей, потом развернулся и быстрым шагом вышел за ворота. А через несколько дней, когда Лоргин проезжал в своём возке по лесной дороге, его ухо пробила длинная охотничья стрела, рассчитанная на медведя. Следующая стрела вонзилась в грудь телохранителя загородившего собой сюзерена. Третью отбила мечом подоспевшая Маранта. Больше выстрелов не было. В лесу стрелка поймать не удалось, но через пару дней его схватили по доносу соседей в собственном доме, куда он зашёл за пожитками. Суд был коротким, и приговор исполнили немедленно. Тело бедняги целый месяц украшало виселицу на городской площади, где в прежние времена казнили только самых жутких нелюдей и душегубов.
С тех пор Лоргин стал труслив и подозрителен. Везде ему мерещились заговоры и интриги. Он утроил охрану и завёл тайную службу, которая принялась следить за всеми и каждым. Среди людей поощрялось стукачество и доносительство, под тем предлогом, что тот, кто доносит на ближнего своего, ему же и помогает встать на путь истинный. Этот путь частенько проходил через городскую площадь, где старую виселицу заменили на новую, большую и удобную. На ней теперь всегда были "постояльцы", среди которых вскоре появилось несколько приближённых самого Лоргина.
А ещё, старый король вдруг разлюбил девочек и стал активно бороться за мораль и чистоту нравов. Первыми пострадали матери-одиночки. Их выгнали поначалу из столицы, а потом и из остальных городов королевства. Попросту выставили с детьми на улицу, заставив бросить все пожитки. То, что среди них оказалось немало бывших пассий самого Лоргина осталось незамеченным. Затем, права жить под защитой городских стен лишились женщины, заподозренные в непристойном поведении. Чаще всего на них доносили злые соседи, и никого не насторожило, что среди них оказалось немало таких, кому было всего по десять, а иным аж по семьдесят лет. В конце концов, преследованию за «развратное поведение» подверглись и мужчины, замеченные в хождении «налево», среди которых оказались даже королевские солдаты и полицейские. И опять никого не волновало, что среди них было множество холостяков навещавших подружек по человеческому свойству неприятия одиночества.
Города опустели на треть, зато появилось множество небольших поселений, которые стихийно возникали то тут, то там и за которыми следить было очень не просто. Там не действовали королевские законы. Там люди жили согласно тем правилам, которые придумывали себе сами. Эти поселения больше напоминали разбойничьи логова, и все попытки подчинить их королевской власти провалились. Несколько таких мятежных деревень стражники сожгли дотла, а жителей вырезали, невзирая на пол и возраст. Тогда жители остальных посёлков научились прятаться. Едва отряды солдат подходили к очередному лагерю, как его обитатели живо собирали пожитки и исчезали в неизвестном направлении, бросив свои убогие дома на произвол судьбы.
Но вскоре у короля Лоргина появилась новая головная боль. И этой болью был разбойник по имени Золас.
Его основным занятием было ограбление королевских инкассаторов, о передвижении которых он каким-то чудом всегда знал заранее. Его козырем было огнестрельное оружие, запрещённое на территории королевства. Лоргин, ещё до того, как провозгласил себя монархом, собрал всё, что стреляло с помощью пороха, и объявил это собственностью государства. Между тем, Золас чихать хотел на все запреты. На его широком поясе красовались два крупнокалиберных револьвера, которыми он владел виртуозно, а за спиной на расшитом цветным бисером ремне, висела старинная винтовка. Он сам называл её "оленебой" и горе было тому стражу, кто имел несчастье попасть в прицел этого дальнобойного ружья.
Однако Золас имел репутацию человека не кровожадного. В глазах бедного люда он скорее был благородным разбойником, способным помочь страждущему и наказать злодея. Так ли это было или нет, судить трудно, ведь народная молва всегда склонна к преувеличениям. Наверняка было известно только, что наглее и удачливее вора невозможно себе представить. Самым возмутительным было то, что он почти не прятался. Все прекрасно знали, как он выглядит, где бывает, но он постоянно ускользал от полиции, словно это был не человек, а угорь! Без страха, не таясь, заходил он в придорожные трактиры и городские кабаки, садился на самое видное место и кидал на стол кошель с золотом. Высокий, смуглый, черноволосый красавец с пронзительными синими глазами и белозубой улыбкой. Он всегда носил одну и ту же широкополую чёрную шляпу с золотой пряжкой, по которой его можно было узнать в любой толпе. А ещё, бандит Золас был ужасный бабник. Никакие королевские запреты были ему нипочём, а женщины, удостоенные его вниманием, были готовы пойти на любой риск ради этого ловеласа. Многие, конечно, за это поплатились, но ходили слухи, что Золас никогда не оставляет в беде тех с кем провёл хотя бы одну ночь, и там, за городскими стенами они гораздо более счастливы, чем здесь под опекой короля Лоргина.
Поймать этого преступника стало делом чести полиции и стражи. На это были брошены все силы, но тут выяснилось нечто такое, что повергло в шок и служителей закона, и государственных чиновников. А случилось вот что.
Как то вечером обер-полицмейстер Клач, взмыленный и уставший после разноса, который устроил ему министр внутренних дел, вернулся в свой небольшой аккуратный особнячок, расположенный недалеко от королевского дворца. Накануне он предупредил свою молодую жену, что всю ночь пробудет на совещании и придёт только утром, но случилось иначе. Распекая подчинённого, министр вспылил и выгнал его из своего кабинета, отказавшись выслушать объяснения. Тому ничего не оставалось, как пойти домой, что он и сделал.
Миновав ажурную калитку, ведущую в небольшой садик перед домом, обер-полицмейстер с удивлением заметил, что в окнах, несмотря на поздний час, горит свет. Подойдя поближе, он услышал звуки музыки, топот ног и женский смех. Заподозрив неладное, сей высокопоставленный чиновник вбежал в дом и застыл от изумления, увидев следующую картину: две служанки и молоденькая повариха, совершенно голые, с визгом бегали по гостиной, а за ними гонялся, какой-то мужик, тоже голый, с повязкой на глазах. Мужик оказался его собственным конюхом, которого он едва узнал в таком виде. Увидев хозяина, вся компания скрылась в глубине дома с воплями ужаса, а он сам поспешил в спальню.
Там он застал свою молодую жену в постели, в объятиях некоего субъекта, который, ничуть не смутившись, подхватил одежду, висящую на стуле, надел чёрную шляпу с золотой пряжкой, вскочил на подоконник окна выходящего в сад, одарил всех присутствующих белозубой улыбкой и был таков!
На следующий день столичную виселицу украсило тело конюха, а вся прислуга начальника полиции отправилась в изгнание. Обер-полицмейстер поздновато понял, что погорячился. Во-первых, он не додумался допросить человека, который был связан с Золасом, а во-вторых, в королевском кодексе ещё не было закона, который предусматривал бы смертную казнь за прелюбодеяние. Но в этом ему на помощь пришёл королевский кабинет и такой закон срочно приняли.
Но тут возникла новая проблема: на допросе, (с пристрастием), согрешившая жена главного полицейского, рассказала, что разбойник и ловелас Золас навещал не только её одну. Оказалось, что он регулярно захаживал к доброй половине жён королевских министров, военачальников и придворных.
Что тут началось! Аресты, обыски, смещения с постов, следовали один за другим. Однако встал вопрос, а что теперь делать с этими провинившимися матронами? Согласно новому закону, их следовало казнить, но даже сам спятивший Лоргин понимал, что это будет смахивать на акт жуткого тиранства, и может быть плохо воспринято народом, который и так уже начал призадумываться над тем, не перегибает ли палку возлюбленный монарх? Да и городская виселица была переполнена до отказа: на ней гроздьями висела домашняя челядь его вчерашних приближённых. В конце концов, решили этих дам приговорить к смертной казни, но исполнение приговора отложить на неопределённое время, а их самих отправить в дальний форт на границе королевства и запереть там, в подвале под надзором стражи. Сказано – сделано. Обоз с рыдающими женщинами отбыл из столицы глухой, дождливой апрельской ночью. Это было сделано неспроста: для горожан такое зрелище было вредным, ведь власть собиралась "замолчать" проблему. Как ни крути, а Лоргин, утративший на старости лет ум и совесть, не утратил-таки хитрости! Но в королевстве был кое-кто похитрее его.