«Девы» — Красавицы.

Глава 1

В четверг вечером Лидия сидела на полу в спальне в окружении коробок и в очередной раз пыталась разобрать вещи Майкла.

Работа не двигалась стояла на месте. Со дня смерти Майкла прошёл ровно год, а пожитки нажитые до сих пор валялись по разным комнатам частично Лидия складывала вещи в стопки, частично немного вещей было разложено по пустым коробкам. Лидия никак не могла завершить то, что начала.

А всё потому, что Лидия до сих пор любила Майкла. Конечно, она осознала на сороковой день что он ушёл навсегда, но Лидия была не в том состоянии чтобы его забыть она просто не могла выкинуть его из головы его образ никак не покидал её. Лидии было непонятно, что делать с этой любовью, она была огромная и нескончаемая, которая покидает сердце, как ватный наполнитель тряпочной куклы, когда та уже заметно рвётся по швам.

Если б и любовь можно было упаковать также, как и его одежду... Подумать только: жизнь человека свелась к вороху никому не нужных забытых вещей, приготовленных для распродажи. Жалкое зрелище Лидия не могла на это смотреть.

Потянувшись к ближайшей коробке, Лидия вытащила старые синие кроссовки. В них Майкл любил бегать по утрам. С того момента кроссовки до сих пор не просохли, к подошвам прилипли маленькие куски грязи.

«Выкини их. Давай же», – ледяным тоном приказала себе Лидия, хотя она и осознавала, что сделать это было выше её сил. Конечно, сами по себе кроссовки — всего-навсего старое барахло. Ничто не заменит ей Майкла — человека, которого она любила с первой встречи и будет любить до глубокой старости. И всё - же расстаться с кроссовки было слишком больно. Чувство было таким словно приходится самой срезать кусок кожи со своей же собственной руки.

Лидия прижала кроссовки к груди, баюкая их, как младенца, а потом зарыдала.

Как же так случилось что его не стало?

Всего за год - время, которое раньше пролетело бы не заметно, а теперь тянулось и тянулось, словно опустевшая после сокрушительного урагана долина, — в её жизни произошли роковые перемены. В тридцать семь лет, одинокая и захмелевшая в этот воскресный вечер, она цепляясь за кроссовки, как за священную семейную реликвию. Впрочем, для Лидии они действительно приобрели сакральное значение.

Умерло что-то прекрасное, что-то святое. Остались лишь только книги, которые когда-то читал Майкл, одежда, которую он носил, и вещи, к которым прикасался руками. Они по-прежнему хранили его запах. А Лидия до сих пор помнила вкус его губ...

Потому-что Лидия не могла выкинуть его пожитки: те хоть как-то, чуть-чуть связывали её с Майклом. Без них эта связь пропадёт окончательно и бесповоротно.

В книге «Скорб и утраты» Мартинсон подробно писал, что при потере близкого необходимо психологически принять утрату, иначе горе может обрести патологический характер и переродиться в то, что Майкл назвал «утратой близкого человека», то есть в саму депрессию.

Лидия понимала, что должна смириться с гибелью Майкла, но она не могла, потому что до сих пор любила его. Любила, пусть даже он ушёл навеки, исчез за прозрачной пеленой. За пеленой, за прозрачной пеленой... Откуда эта строчка? Кажется, из стихов Томсона.

За пеленой пустых дорог. Мы идём не жалея своих ног.

Лидия и сама очутилась за прозрачной пеленой. С тех пор как Майкл умер, все яркие краски вдруг поблекли, звуки стали заметно приглушенными. Жизнь зделась тусклой и мрачно-серой, словно её накрыла серая пелена - занавеса созданная из тоски и угрюмой печали.

У Лидии возникло желание отгородиться от шумной городской жизни, она не могла находиться в той квартире всё что там было упаковано в картонных коробках напоминало ей душевную боль. Лидия жаждала желанием укрыться в маленьком белом домике в Кабалите, и с головой уйти в работу.

Тут бы Лидия и осталась, если б как — то ноябрьским вечером из Сан-Томе не позвонила Зинаида.

Всё началось в пятницу, после сеанса групповой психотерапии на которой присутствовала Лидия.

Каждую пятницу, по вечерам, Лидия собирала своих пациентов в кабинете психотерапии, под который она отвела просторную гостиную в их доме, как только они с Майклом сюда переехали.

Лидии и Майклу очень понравился этот солнечно–ярко-жёлтый домик на юго-востоке Франции. Неподалёку от них домик расположен зелёный парк Приоритет–Хельсинки с растущими повсюду такими же яркими хризантемами. И побеги земляники, увивавшие стены и в тёплое время года источавшие ароматный запах. Сладкий аромат фиолетовых лепестков проникал через раскрытые окна внутрь помещений, заполняя восточным ароматом, каждую комнату, каждый длинный коридор.

Хотя было уже начало ноября, вечер выдался не по–осеннему тёплый. Листья с деревьев вовсю облетали, однако бабье лето не собиралось уходить, словно приглашенный гость на торжестве в упор не понимающий намёков на то, что пора и честь знать. Лучи яркого солнца заливали гостиную золотисто–оранжевым светом. Перед сеансом Лидия опустила жалюзи, но приоткрыла створки окон, чтобы было не так душно.

Затем Лидия расставила по окружности десять стульев, по одному для каждого пациента и в том числе и для себя. Хотя теоретически стулья должны были быть одинаковыми, на практике Лидия пренебрегала этим требованием. За годы работы у неё скопилось множество всевозможных стульев, различавшихся по форме и размеру и изготовленных из разных материалов.

Эта небрежность в подборе стульев отражала её спокойный, неформальный, нетрадиционный подход к своей работе.

Даже странно, что Лидия стала психотерапевтом, да ещё решила специализироваться на групповых сеансах. Скопления людей вызывали у неё противоречивые чувства. Она всегда относилась к ним настороженно.

Лидия выросла в Европе. Семья Лидии жила в просторном старинном доме на вершине холма, поросшего тенистыми сливовыми деревьями. В детстве Лидия часто сидела в саду на ржавых качелях и с суеверным страхом обозревала раскинувшийся внизу от колонн Востока до подножия другого холма древнего города. Он выглядел настолько огромным, даже казался бесконечным, что по сравнению с ним Лидия чувствовала себя крошечной дюймовочкой и ничтожной.

Лидия побаивалась ходить с экономкой за покупками на шумный Европейский базар в центре Финской улицы. И, вернувшись, вздыхала с облегчением, удивляясь, что ей удалось остаться целой и невредимой.

Большая масса скопления людей продолжали пугать Лидию и ещё в более старшем возрасте. В школе Лидия держалась обособленно, в стороне от одноклассников, считая себя в их компании лишней. От этого ощущения сложно было избавиться. Много лет спустя, проходя курс психотерапии, Лидия поняла, что просто переносила на другие сообщества свои семейные проблемы. То есть дело было даже не в рынке, не в школьном или любом ином коллективе, а в деструктивных взаимоотношениях в её семье и постоянном чувстве одиночества.

Несмотря на этот жаркий, солнечный климат Франции, в их доме не хватало теплоты в прямом смысле слова. Там всегда было холодно и пусто, во многом по вине Лидии – незаурядного, умного и влиятельного человека, который, однако, обладал весьма тяжёлым характером.

Лидия предполагала что таким его сделало трудное детство. Она ни разу в жизни не встречалась с родителями отца, и тот о них предпочитал лишний раз не распространяться. Лидия знала лишь, что её дед служил на морском флоте, а бабушка работала в порту уборщицей. Отец упомянул об этом вскользь и с таким стыдом, что Лидия не на шутку забеспокоилась, уж не была ли его мать проституткой.

Отец Майкла вырос в Кавказских горах. Ещё в детстве восьми лет начал выходить в плавание с другими моряками, быстро приобщился к кофейным торговлей кофе, пшеничным зерном и, как подозревала Лидия, различной контрабандой. К двадцати шести годам он обзавёлся собственным морским судном, будучи постарше занялся бизнесом и впоследствии, пройдя по головам, потом и кровью создал некое подобие Горной Кавказской империи.

Лидии отец Майкла по фотографиям слегка напоминал короля, а точнее, тирана. Позже Лидия узнала, что служив на морском флоте он был сказочно богат, хотя жили они с супругой, по–флотски. Возможно, мама Лидии, американка, она всегда была нежной и деликатной, смягчила бы суровый нрав отца, но она трагически погибла совсем юной, почти сразу после рождения дочери.

Лидия с годами росла, испытывая острое чувство потерпи близкого человека. Как и любой психотерапевт, он знал: отношение ребёнка к самому себе формируют его родители. Малыш видит себя их глазами. К несчастью, глаза её мамы закрылись навеки, а отец... Отец, скажем так, вообще редко когда замечал родную дочь. Обращался к ней, разве что небрежно холодно оглядываясь через плечо. Лидия лезла из кожи вон, чтобы оказаться в его поле зрении; увы, отец всегда от неё отворачивался как бы она не старалась.

Лишь изредка на неё падал отцовский взгляд, полный пренебрежения и уходя горького разочаровывалась, по его взгляду становилось ясно: Лидия не оправдала надежд отца. Как бы она не старалась, она не могла ничем ему угодить. Всё время что — то не так делала или говорила и, казалось, раздражала его самим своим существованием.

Отец Лидии ни в чём не соглашался, был для неё как — Человек несогласие: если Лидия утверждала, что в доме холодно, отец громко возражал, что в доме очень душно; если Лидия замечала, что за окном ярко светит солнце, отец же настаивал, что идёт дождь. Однако, несмотря на его привычку постоянно критиковать дочь и во всём ей противоречить, Лидия всё равно любила отца – единственного родного человека – она хотела стать достойной его расположения.

В детстве Лидия была напрочь лишена любви. Со старшей сестрой её разделяла восьмилетняя разница в возрасте. Девочки не были близки: Эльвира не замечала застенчивую младшую сестрёнку. Поэтому та проводила долгие летние вечера в полном одиночестве, играя в саду под строгим надзором няньки.

Вполне закономерно, что Лидия выросла замкнутой. Ей тяжело давалось общение с людьми, так что она сама удивлялась, как её угораздило стать психотерапевтом.

Вопреки всему, эта черта нисколько не мешала, а наоборот, помогала в работе. Ведь хороший врач, занимаясь групповой психотерапией, должен неустанно наблюдать за лечебным процессом и направлять его в нужное русло, оставаясь в кромешной тени.

Несмотря на замкнутость у Лидии это прекрасно получалось.

Во время групповых сеансов она старалась не привлекать к себе внимания и брала на себя инициативу, только если надо было что-то объяснить, поддержать угасающий разговор или сложный конфликт.

В ту пятницу между пациентами почти сразу вспыхнула ссора, потребовавшая вмешательства Лидии. А виноват был, как всегда, Генрих.

Генрих Буцинский явился позже всех остальных пациентов Лидии. Красный и запыхавшийся, он к тому же нетвердо держался на ногах. Лидия не удивилась бы, узнав, что он под кайфом или вообще злоупотребляет прописанными ему наркотическими и психотропными препаратами.

Генрих выглядел старше своих тридцати семи лет. В его светло–рыжеватых волосах проблескивали оттенки седины, а вечно хмурое морщинистое лицо казалось таким же мятым, как и его светлая рубашка. Постоянно напряженный, словно он был для кем-то натянутой струной, Лидии он напоминал бойца или боксёра, в любой момент готового ответить ударом на удар.

Коротко и неохотно извинившись за опоздание, Генрих сел на стул, держа в руках картонный стаканчик с кофе.

Вот этот–то стаканчик и стал яблоком раздора.

Восемнадцатилетняя Луизиана не замедлила высказаться. В её прошлом школьная учительница, она была глубоко убеждена, что всё нужно делать, по её собственному выражению, «как положено». Лидия, которую Луизиана утомляла и даже немного раздражала, сразу догадалась, о чём пойдёт речь.

— Это запрещено! — Луизиана дрожащим от негодования пальцем указала на стаканчик с кофе. — Всем пациентам известно, что нельзя ничего приносить с собой на сеансы психотерапии.

— А почему нельзя? — буркнул Генрих.

— Потому что, у нас так заведено!

— Отвалите, Луизиана.

— Что?! Лидия, вы это слышали, как Генрих мне только что нагрубил? – и Луизиана тут же расплакалась.

Их размолвка быстро переросла в открытое противостояние между Генрихом и остальными членами группы. Все, объединившись, выступили против него.

Лидия внимательно следила за тем, как Генрих реагирует на происходящее, готовая при необходимости прийти к нему на помощь. При всей своей правоте он был глубоко уязвимым, ранимым человеком. В детстве Генрих страдал от жёсткого насилия и чудовищных издевательств со стороны отца, которого в итоге лишили родительских прав. После того как отца лишили родительских прав ребёнка несколько раз перемещали из одной приёмной семьи в другую.

Несмотря на серьёзную психическую травму Генрих вырос поразительно умным и рассудительным. Поначалу казалось, что это поможет ему наладить свою жизнь. В девятнадцать Генрих поступил в университет, чтобы изучать ал–химию. Однако всего через несколько месяцев прошлое снова настигло Генриха: Он пережил сильнейший срыв, от которого так и не смог оправиться. За первым срывом последовали и другие. Генрих пристроился к наркотикам, сам себе причинял увечья и бродил по больницам, пока психиатр не направил его на групповую психотерапию.

Лидия симпатизировала Генрихом, сочувствуя его умозаключениям. Тем не менее она колебалась, принимать ли такого пациента в группу сеансов. Дело в том, что его психические проблемы были куда сложнее и серьёзнее, чем у остальных пациентов. Нередко групповая терапия сдерживает развитие болезни у таких, пациентов как Генрих, и благотворно на них влияет. Однако сами они способны рассорить всех членов созданного коллектива, поскольку часто вызывают зависть и раздражение у людей не только во внешней среде, но и внутри замкнутого сообщества.

Генрих присоединился к сеансам психотерапии несколько месяцев тому назад. Вместе с ним пришли распирания и ссоры. В нём ощущались скрытые агрессии и едва сдерживаемые колочущий гнев.

Лидия никогда в своей жизни не привыкла сдаваться и была готова работать с Генрихом, до тех пор пока она готова сохранять спокойствие над группой, в целительную силу которой верила всей своей душой. Верила в каждого из десяти пациентов, рассевшихся в круг. Верила в сам круг, придавая ему мистическое значение. Солнце, Луна и Земля выглядят как круг, по кругу вращаются планеты в космосе, колесо –круглое, так же как и купол церкви, и свадебное кольцо. Круг – символ души: ещё Платон называл её сферой, и Лидия была с ним полностью согласна. Жизнь – тоже круг, вы согласны? От рождения и др самой смерти.

При успешной работе психотерапевта с группой происходит чудо: появление самостоятельного организма — коллективного духа, коллективного разума; можно сказать, высшего разума, более сильного и мощного, чем разум отдельного человека. Объединившись, группа способна исцелять, поддерживать, награждать великой мудростью.

За время своей практики Лидия множество раз лично убеждалась в силе группы сеансов. В её уютной белой гостиной пациенты жаловались на то, что их беспокоит или что-то пугает, и сеансы групповой психотерапии помогали им справиться со своими проблемами.

Сегодня настал черёд Луизанны, чтобы высказываться. То, что Генрих принёс стаканчик с кофе, вызвало у неё сильнейшее неприятное впечатление. Генрих высказал пренебрежение к коллективу и установленным правилам. Это так её возмутило, что Луизанна долгое время не могла прийти в себя. В какой-то момент Луизанна осознала: Генрих безумно напоминает ей старшего брата, самоуверенного хулигана и задиру. Подавленный в её прошлом гнев на брата начал вскипать и выплескиваться наружу. Это было бы даже хорошо – Лидия понимала: Луизанна должна излить накопившиеся чувства, чтобы не держать их в себе, – если б Генрих безропотно согласился стать козлом отпущения.

Но Генрих, был конечно же против.

Внезапно Генрих с историческим воплем вскочил на ноги и швырнул опустошенный стаканчик на пол, в середину круга. От удара крышка слетела, и по половицам начинала растекаться тёмная кофейная лужа.

Остальные члены группы возбуждено зашумели, а Луизанна снова разрыдалась. Генрих хотел уйти, но Лидия убедила его остаться и обсудить произошедшее.

— Чёрт возьми, это же всего-лишь кофе! Зачем было поднимать такую шумиху? – с детской обидой недоуменно произнёс Генрих.

— Дело даже и не в кофе, а в установленных ограничениях, в принятых нами правилах. Мы ведь об этом уже говорили. Во время психотерапевтических сеансов все должны быть уверены в своей полной безопасности. Ограничения дают нам чувство защищённости, поэтому без них нельзя проводить психотерапию.

До Генриха это явно никак не доходило, в чём, собственно, проблема, и Лидия знала почему всё так. Когда ребёнок сталкивается с насилием, все существование в его восприятии ограничения начинают разрушаться. Ещё в детстве Генрих лишился представления о любых правилах, на которые мог бы опереться, поэтому вообще не мог уяснить, что это вообще такое.

Точно также Генрих не подозревал, что часто нарушают личное пространство других людей – например, когда слишком близко подходит к ним во время разговора. Что окружающим с ним становится некомфортно.

Генрих нуждался в Лидии ещё сильнее, чем любой другой пациент. До сих пор она ещё ни разу в жизни не сталкивалась с такой проблемой. Генрих постоянно хотел быть с ней рядом. Наверное, он с радостью переехал бы к ней, если б только она позволила. Лидия как его психотерапевт сама должна была установить между ними определенную дистанцию, устроить так, чтобы их отношения развивались в нужном направлении.

Однако Генрих постоянно цеплялся к ней, поддевал, изо всех сил привлекая к себе внимание... И Лидии было всё труднее удерживать его в рамках дозволенного приличия.

После сеанса психотерапии Генрих задержался якобы под предлогом для того, чтобы помочь убрать кофейню лужу. Лидия прекрасно понимала: это лишь всего-навсего очередной благовидный предлог, чтобы только остаться с ней наедине.

Генрих топтался рядом, не сводя глаз с Лидии. Она помогла ему начать разговор.

— Ну что же, Генрих вам наверное уже пора. Или вы что-то хотели?

Генрих ничего не ответил молча, кивнул и полез в карман.

— Лидия я тут вам кое-что принёс. Вот. — Генрих вытащил и протянул Лидии аляповатое-серебряное пластиковое кольцо — наподобие тех, что вылетают из рождественских хлопушек. — Лидия это вам. От меня подарок.

Лидия покачала головой.

— Вы же знаете, Генрих я не могу принять этот подарок.

— Но почему вы не можете?

— Генрих не нужно мне ничего дарить, мы договорились? А сейчас вам действительно лучше покинуть мой кабинет.

Генрих даже не двинулся с места. Лидия на секунду задумалась. Она не собиралась сегодня расставлять все точки над «i», но теперь решила, что правильнее будет всё-таки прояснить ситуацию.

— Вот что, Генрих пока вы ещё не ушли мне нужно кое о чём с вами поговорить, — начала первой разговор она.

— О чём же?

— В среду вечером я выглянула в окно, после того как закончила работать с группой пациентов. И увидела, что вы Генрих стоите на другой стороне улицы, рядом с загоревшимся фонарём, и вы смотрели в мою сторону наблюдая.

— Лидия вы меня наверное по ошибке с кем-то спутали.

— Нет, Генрих это были именно вы. Я хорошо рассмотрела ваше лицо несмотря на то, что время уже подскочило к восьми вечера. И я уже не в первый раз замечаю, как вы следите за моим домом.

Генрих густо покраснел и, отведя застенчивый взгляд, покачал головой.

— Это был не я... Я не…

— Послушайте, меня внимательно Генрих: я вас прекрасно понимаю, как вам интересно, наблюдать за тем как я работаю с другими группами пациентов. Но удовлетворять своё любопытство таким образом – не совсем адекватно. Мы уже обсуждали это на наших сеансах, психотерапии Генрих. Нельзя за мной шпионить. Ваши преследования меня начинают пугать, вы вторгаетесь в моё личное пространство и мою личную жизнь и...

— Лидия я за вами не шпионил, черт побери! Я просто там стоял наслаждаясь вечерним воздухом. И что здесь такого?!

— То есть вы признаете, что вы там просто стояли наслаждаясь вечерним воздухом?

Генрих шагнул к Лидии.

— Лидия почему вы с вами не можем нормально общаться? Почему вы воспринимаете меня как элемент группы, а не как обычного человека?

— Генрих вы сами должны знать. При групповой психотерапии вы для меня врача – член группы, а не отдельная личность. Если вам нужна индивидуальная психотерапия, могу порекомендовать вам коллегу...

— Мне не нужны другие коллеги мне нужна ты! – Генрих сделал ещё шаг вперёд.

Лидия, не отступая, вытянула перед собой руку.

— Стойте! Вы и так подошли чересчур близко Генрих.

— Подожди. Лидия ты только взгляни...

Прежде, чем Лидия успела его остановить, Генрих поднял край толстого зелёного свитера, обнажая безволосый торс, и Лидии открылось ужасное зрелище.

Бледная кожа сплошь исполосована бритвенным лезвием. На груди и животе пестрели нанесённые крест-накрест порезы разных размеров. Некоторые, совсем ещё были свежими, ещё немного кровоточили. Другие, уже заживающие, покрылись струпьями, напоминающими застывшие кровавые слезинки.

Лидию затошнило от отвращения. Разумеется, поступок Генриха – крик о помощи, попытка добиться её внимания. Но вместе с тем это ещё и психологическая атака, жестокое нападение на её чувства. К собственной досаде, Лидия вынужденно признала, что Генриху удалось–таки задеть её за живое, вывести из душевного равновесия.

— Генрих, что же вы наделали?

—Я... я не смог удержаться. Понимаешь не смог. А ты... ты просто обязана была это увидеть...

— Ну вот, Генрих я увидела. Вообразите, как это на меня повлияло. Вы хоть представляете, до чего я расстроена? Я хотела вам оказать помощь, но...

Генрих как сумасшедший захохотал.

— Что – но? Что же тебе так помешало?

— Как ваш психотерапевт я должна оказывать вам поддержку во время групповых сеансов. Сегодня была как раз такая возможность, однако вы её упустили. Мы все могли бы помочь вам, Генрих. Для того мы и собираемся на групповых сеансах...

— Лидия зачем мне все? Мне нужна только ты! Я хочу всегда быть с тобой!

Лидия понимала, что нужно выдворить Генриха из дома и отправить его к врачу. Обработка физических ран не входит в её обязанности. Необходимо быть последовательной и непреклонной – и ради себя, и ради Генриха. Но у Лидии не хватало духу, чтобы выгнать его. Уже не в первый раз сострадание содержало вверх над здравым смыслом.

— Постойте... Погодите секундочку.

Лидия подошла к комоду и выдвинула ящик. Немного порывшись в нём, достала медицинскую аптечку, но раскрыть её не успела: у Лидии зазвонил телефон. Лидия взглянула на экран. На нём высветился номер Зинаиды.

— Да, Зоя?

— Лидия ты не занята? Дело тут очень важное...

— Подожди немного. Зои я тебе перезвоню. — Лидия положила трубку и сунула Генриху аптечку. – Вот, Генрих, возьмите. Обработайте порезы. Если нужно, сходите к врачу. Ладно? Завтра поговорим.

— И это всё? Да какой ты, к чёрту психотерапевт после всего этого!

— Хватит Генрих. Немедленно прекратите. Вам уже пора.

Не обращая внимания на его протесты, Лидия решительно вытолкнула Генриха в коридор и, выставив за порог, захлопнула дверь. Поборов острое желание запереться на все замки, в расстроенных чувствах Лидия прошла в кухню и вытащила бутылку вина «Сильвиян Блэк». Нужно как-то взять себя в руки, прежде чем перезванивать Зинаиде. На девочку и так много навалилось.

Смерть Майкла внесла в их отношения некоторую натянутость, и Лидия стремилась это всё исправить. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и, налив себе полный бокал, набрал номер Зинаиды.

Зинаида ответила после первого же гудка.

— Лидия?

По её тону Лидия сразу же догадалась: что-то произошло. В голосе Зинаиды слышались напряжение и беспокойство. Похоже, Зои чем-то не на шутку напугана.

Сердце Лидии забилось чаще.

— Зои, у тебя всё в порядке? Что случилось?

— Лидия, включи телевизор, – помолчав, тихо откликнулась Зинаида. – И посмотри новости.