Барыня-надомница

Глава 1

Глава 1

-А-ААА! БАМС! ХРЯСЬ!

Вот и все, что я успела крикнуть напоследок в своей жизни. И никаких таких воспоминаний, типа "вся жизнь перед глазами". И никакой боли. Кто-то неведомый мне хмыкнул: «Какая боль? Перелом шейных позвонков, вот ты и не чувствуешь. И секунд десять ничего не будешь чувствовать». «А потом?» - возникли шальные мысли в моей голове.

«Потом...», - я, даже не видя ничего, почувствовала, как некто пожал плечами. - «Потом все. Тело в кремацию. Душу на перерождение. Хотя не стоило бы этого из-за ее лени. Но у тебя, Алина, есть второй шанс. Говорят, что самая нелепая смерть - чужая, которую ты принял вместо своей. Так что, у тебя есть второй шанс, только решай скорее. Долго я твою душу не удержу здесь, в твоем мире.

«А ты кто?» - нда… нелепей и, главное, вовремя, я ещё не придумывала вопросов. «Я? Ну, сказал бы, ангел, но вы же насквозь практичные и недоверчивые. Считай, что я - местный демиург. Ну, решай! Эту на кремацию и перерождение, ты уйдешь в ее мир и будешь жить. Лет восемьдесят в твоём летоисчислении». «Хорошо, я согласна!».

«Вот и славно! Мир ты не переделаешь, но твои дети и внуки уже начнут менять все к лучшему. Так что живи, такой, какая ты есть. Но легко все равно не будет».

Ага, а меня где-то ждали с пирогами и красной дорожкой! Если уж из родимого дома выгнали… я вздохнула полной грудью, только уже пустой, сердце бухнуло как-то громко, пусто, потом понеслось вскачь попусту и затихло. Сквозь затопившую сознание черноту донеслось: «Живи, девочка! За себя, за эту дурочку малую, за ту ревнивую истеричку, которая следила за мужем да перепутала подъезды. Кто же знал, что мужик в этот момент покупал квартиру сестре, а ревнивая жена вообразила, что любовнице и решила устранить соперницу. И тут ты...».

Нет, ну что за напасть! Ну почему и здесь воняет, пардон, пахнет навозом? Вот так помереть посреди, экскъюз муа, говна? Я все-таки осторожно приоткрыла один глаз. И увидела то, что заставило меня почти мгновенно "овладеть " телепортацией, то есть я резво переместилась на край кучи навоза и рухнула на землю, увлекая за собой все кучу навоза. А наверху, на телеге, надо мной гордо покачивались вилы и стоял, разинув рот и выпучив глаза, мужик в какой-то странной одежде. И тут появился звук, потом изображение. Вначале кто-то визжал, потом выл на одной ноте:

- Аааа... Убилась, как есть убилась наша барыня!

Я села в этой куче, пытаясь вытащить из какой-то странной, совсем не моей, прически комки навоза, но получалось только хуже - я просто размазывала эту крайне полезную субстанцию по волосам, лицу и рукам. Да и вся я, если честно, невольно приняла навозную ванну. Так что мне бы сейчас помыться. Хоть в ванне, хоть в бане, да хоть в шайке какой. Уж не знаю, из какой это жизни, но шайка тут обозначает не банду, а небольшой деревянный тазик, мелкий бочонок. Визг прекратился и перестал ввинчиваться в мозг слева. Чей-то недовольный женский голос раздраженно сказал:

- И что ты орёшь, как оглашенная? Жива твоя барыня, видишь? Хорошо, что с утра мыльню затопили, а то ее же в дом сейчас нельзя впустить, все провоняет.

Я по-прежнему сидела на земле, будучи в некоторой прострации, разглядывая руки в навозе и пытаясь осознать - вот это и есть загробная жизнь?! А первая тогда что было, если же эта состоит из гуано? Но, вот где-то грохнула дверь и послышался торопливый бег по брусчатке двора. С усилием я повернула голову, в шее что-то хрустнуло и двигаться стало легче. По дорожке ко мне бежала средних лет женщина, одетая, как горничная. Только косынка на голове ослабла, волосы выбились из-под нее и стояли этаким ореолом, темные, со значительной проседью. На бегу она ещё успевала голосить:

- Ой, лышенько, ой, все архангелы с ангелочками! Уберегли, уберегли нашу барыньку, нашу девочку от беды! Нет, больше я ее из своего присмотра не выпущу, пущай эта хозяйка сама полы намывает, коль ей служанок мало!

Мужик наверху кучи тихо сказал:

- Ты что несешь, Гланька? Вот услышит тебя хозяйка и выставит тебя с барыней вместе из дома, ты же знаешь, кака она зараза! Видано ли где, чтобы барыню из собственного дома выгоняли! А вот увидали! Давайте, барыня, потихоньку вставайте, ежлив могете, да до мыльни вон с Глафирой понемногу идите!

И в самом деле, кое-как, на трясущихся ногах, я сделала шаг, другой... и вот так, ковыляя едва, так что впору стонать: "Подайте ветерану битвы при звезде Кадуцее!!", добралась я до низенького строения, из двери которого валил пар. Ну, повезло, что не дым, значит, мыльня господская, людскую должны были топить по-черному. В маленьких сенцах Глафира тихонько сказала:

- Вы бы и прямь, сняли бы наряд-то! Больно уж лихотно пахнет! А платьице ваше я постираю потом.

Я покачала головой и показала рукой на небольшую дверку топки, выходящую в сенцы.

Глафира ужаснулась:

- Сжечь? Да вы что? У вас и так нарядов, почитай, и нету, а ещё сжечь!

Но я упрямо мотала головой - сжечь и все! Мне хотелось сжечь все, что было связано с прошлым. Я ни за что больше не надену чужое платье.

Глафира испуганно вздохнула:

-Охти мнеченьки! Всегда была такая спокойная, а тут прямо совсем упёрлась! Ладно, ладно, сожгу. И то правда, отстиралось бы ишшо али нет. Вот и ладно, пойдёмте в мыльню, я уж водицы взбодрила и корня мыльного нарезала. А штой-то за исподнее у вас такое странное, отродясь не видела у вас такого!

Я с досадой вырвала из рук служанки(?) свой бюстгалтер и трусы. Ничего особенного, лифчик спортивный и трусы-шортики. После работы я намеревалась сразу проехать в фитнес-зал. Мыленка была небольшой, но мне хватило. Глафира разделась и сама до нижней рубахи, подоткнула подол, помогала мне мыться.

Я уже вымылась с помощью Глафиры, она же мне и волосы промыла до скрипа, когда спохватилась:

- Ой, старая, совсем запамятовала, а одеться -то вам во что теперь? Я домой, живой ногой сбегаю да принесу все. А вы пока полежите здесь, на полке, отдышитесь. Ох, в чем душа-то, держится, кожа да кости одни, того и гляди, кости кожу прорвут.

И Глафира унеслась. Я лежать не стала, села на полке, попыталась рассмотреть то "богачество", что отвалил мне неведомый голос. И в самом деле, худовата девица, да и кожа бледноватая. В большое зеркало надо смотреться, чтобы оценить. И вообще, у меня уже куча вопросов накопилась, надо бы хоть что-то прояснить. Почему меня барыней называют, а не барышней? Я замужем? А где муж? И почему у меня ощущение, что я не выпала из окна, а меня вытолкнули… и самое интересное - почему я не говорю? Я немая? В горле было сухо, как будто я наглоталась сухого песка. И я попробовала сказать что-нибудь вслух, пока никого нет. Что говорит малыш, когда пробует говорить? Первое слово: «мама" . Вот и я попробовала его сказать. Получалось плохо, голос больше походил на воронье карканье, связкам было больно растягиваться в гортани и драло слизистую неимоверно. Но я точно не немая, говорить я могу. Пока никого не было, а пить хотелось сильно, я напилась воды из деревянного ведра, стоявшего на низенькой скамеечке. Вода была холодная, аж зубы сводило, но пить все равно хотелось. Мелькнула, правда мысль, что на распаренное тело и такая ледяная вода - может просто так и не пройти для меня, но я отогнала ее. Не успела ещё подумать о чем-либо, как хлопнула дверь и послышался голос Глафиры:

- То я, Гланя, не бойтесь, барыня. Вот, одёжа ваша, надевайте. Тама лекарчук приехал, по пути завернул, видать, вот и вас заодно осмотрит.

Так, что-то болтая, служанка помогла мне одеться. Потом мы потащились в дом, почти буквально, потащились, идти тоже было больно. Но Глафира была почему- то страшно довольна:

- Вот видите, я же всегда говорила, что если вы захотите, то будете ходить. Оно ж, конечно, лежать али сидеть куда как проще, чем заново ходить учиться. Пусть не надеются, моя девочка не сгибнет, ишшо танцевать будет на балах.

Мы как раз дотащившись до середины двора, остановились передохнуть, и я с усилием спросила:

- А где мы сейчас? Ну, живём в смысле, где?

Глафира всплеснула руками, едва не уронив меня на землю, оставив без опоры:

- Батюшки, так вы ишшо и говорить стали! Дак дома вы, в батюшкином имении, таперича вашем! Лопушки оно зовётся.

Может, Гланя ещё что-нибудь сказала, но тут к нам подбежал давнишний мужик с телегой и вилами.

- Хозяйка велела быстрее, лекарчук сколько уж ждёт. Держитесь, барыня, я ужо быстро донесу!

Действительно, до крыльца он донес меня быстро, поставил на ноги, я держалась за перила, поджидая Глафиру, та едва поспевала за нами. Осторожно перебирая ногами, боясь запнуться за порог, мы вползли в холл, оттуда в гостиную. Там, в креслах, сидели двое - молодая прехорошенькая девушка (по сравнению с ней мне только пугалом на огороде стоять, ворон пугать) и благообразного вида немолодой мужчина с шикарными седыми усами, руки спокойно были сложены на животе. На ломберном столике возле кресла стоял раскрытый врачебный саквояж.

- Ну- с, милочка, расскажите, что у вас случилось?

Доктор излучал сплошное миролюбие и доброжелательность. Он что, серьезно желал получить ответ от неговорящей девушки? Но я с усилием качнувшись, оторвалась от косяка, в который вцепилась побелевшими от напряжения пальцами, и сделала шаг, затем другой, третий, добралась до дивана и с облегчением осторожно опустилась на него. Эти двое смотрели на меня, округлив глаза, а девица ещё и рот открыла. Только доктор откашлялся, чтобы сказать нечто умное, как девица его перебила:

- Так ты ходишь! А я все время ухаживала за тобой - то посадить, то положить… а ты издевалась просто!

Я этим своим " чарующим" голосом, ну чисто Джельсомино, как он есть, каркнула:

- Не ври! Глафира за мной ухаживала, не ты.

Девица ахнула:

- Доктор, посмотрите, ведь рехнулись она окончательно уже людей не узнает! - и картинно заплакала, хрустальными слезинками.

Вот как у других так получается? Если уж я решила поплакать, то красные глаза, распухший, красный нос с соплями обеспечен. Могу ещё и подвывать в особо трогательных местах, причем выть до икоты.

Врач был растерян - что же ему делать? Вроде как на людей не кидаюсь, зубами не щелкаю, заведомого бреда не несу… и он пошел проторенным путем:

- Как вас зовут, милая?

Я с готовностью опять прокаркала:

- Алина! Мое имя Алина!

Тогда лекарь зашёл с другого бока:

- А фамилия у вас как? И как ваше имение зовётся?

- Стрешнева, Алина Стрешнева. А имение Лопушки будет. Доктор, оставьте, я не сумасшедшая! Вот отдышусь и пойду в свою комнату.

Доктор выразительно развел руками, глядя на девицу:

- Госпожа Стрешнева духовно здорова, я не вижу у нее расстройства душевного.

Пока меня не выперли, я осторожно осматривалась. Потому как пресловутой памяти тела у меня не прорезалось, ну вот ни крошечки. Ну, что сказать о дизайне, поскольку это самое близкое мне. Дорохо, бохато. В некоторых местах, я бы сказала, даже смело. Очень. Ибо на златотканой обивке мягкой, по идее, мебели сидеть было неудобно и колко. Даже сквозь кучу юбок на заду чувствовалось, что некоторые вылезшие из обивки нити были натурально металлизированные. Но и это не главное. Главное - была расцветка сего шедевра - златотканые же ярко-алые крупные розы на свирепо-зелёном фоне. Я же говорю - смелое решение. Где только девица и взяла такого дизайнера? Я более, чем уверена, что я такого бы никогда не наваяла. А мебелЯ? Это же песТня просто! Бесчисленное количество завитушечек, резных полочек, подлокотников и прочих финтифлюшек. На полностью практически ажурной этажерочке стояли несколько фарфоровых безделушек.

С моего места была хорошо видна кукла - барыня и пастушка с пастушком. Пастушок играл на свирели, а пастушка прижималась к нему, задрав ногу в батмане. Ну чисто соседский Бобик у забора. Так вот откуда пошла в России страсть к фарфоровым фигуркам, не иначе, как от этой девы. Стены были обиты штофными ткаными обоями, только цветовая гамма была ещё более впечатляющей. Для слабых духом, вообще непереносимая. На синем фоне цвели нежно-розовые розы, простите за тавтологию, но из песни слова не выкинешь. Из-за такого цветового решения комната была темной и визуально казалась намного меньше, чем есть. Сама дева восседала в кресле, принимая то одну позу, то другую. То ли это была попытка соблазнить лекаря, то ли попу все-таки кололо. Вот мне кололо. И я, не скрывая, вертелась. Наконец, доктору предложено было откушать, ей-богу, так и сказала: «откушать», на что он с радостью согласился. Чай, очевидно, подавался ранее, ибо на столике стоя заварник, чайные пары и вазочки со сладостями.