Если вы удачливый писатель и рано добились успеха, как случилось у меня со “Шпионом, пришедшим с холода”, вся оставшаяся жизнь разделится на до и после – до и после грехопадения.
Каждому писателю, наверное, это знакомо: мучаешься неделями, месяцами, порой заходишь в тупик; наконец драгоценная рукопись готова; агент и издатель воодушевлены, но скорее потому, что таков ритуал; идет правка; теплятся большие надежды, тревога по мере приближения дня Икс нарастает; выходят рецензии, и на этом внезапно все заканчивается.
Ну написал ты книгу год назад, так чего сидишь?
Пиши еще.
Люди, стоявшие у власти, привлекали меня именно потому, что были у власти, и потому, что я хотел понять их мотивы. Но теперь мне кажется, в их присутствии я только и делал, что кивал с умным видом, в нужный момент качал головой да раз-другой пробовал шутить, чтобы разрядить обстановку. Потом только, вернувшись в свой номер и улегшись на кровать, я доставал измятый блокнот и пытался осмыслить все, что увидел и услышал.
Люблю заниматься тем, чем сейчас занимаюсь: сидеть строчить за обшарпанным письменным столом, как какой-нибудь подпольный автор, ранним майским утром, когда небо затянуто черными тучами, а дождь, пришедший с гор, заливает стекла и нет никаких причин брать зонт и тащиться на станцию, ведь международная “Нью-Йорк таймс” придет только к обеду.
Люблю писать на ходу, в блокноте во время прогулки, в поезде, в кафе, а после поспешно нести свои трофеи домой и выбирать из них лучшие. Когда бываю в Хэмпстеде, прихожу на Пустошь, к своей любимой скамейке, приткнувшейся под раскидистым деревом, поодаль от остальных, сажусь на нее и строчу. Всегда пишу только от руки. Быть может, есть в этом высокомерие, но я предпочитаю следовать многовековой традиции немашинного письма. Во мне погиб художник-график, которому доставляет истинное удовольствие выводить слова.
– Если бы я был президентом земного шара, – не смущаясь, вещал он дымящемуся озеру, – я бы провел второй Нюрнбергский процесс. Я собрал бы всех торговцев оружием, всех этих сраных ученых, всех этих ловких дельцов, которые толкают безумцев дальше, чем они даже собирались пойти, так как это выгодно для бизнеса, всех этих врунов политиков, законоведов и крючкотворов, и банкиров и посадил их на скамью подсудимых, чтобы они ответили за содеянное. Знаете, что бы они сказали? «Если бы мы этого не сделали, это сделали бы другие». И знаете, что бы я им сказал? Я сказал бы: «Вот именно. Если вы не изнасилуете малолетнюю, ее, конечно, изнасилует кто-то другой. Этим вы всегда оправдывали насилие, как давно уже подмечено умными людьми». А потом бы их напалмом – вжик! – с лица земли.
В любом человеке сидит дьявол и только ждёт момента.
Ничего удивительного в том, что Бог так непостоянен. Может ли он быть лучше, если мы так плохо верим в него?
Когда Господь сколотил Дикки Роупера, ... он перевёл дух, на миг ужаснулся и тут же создал нашего Джонатана, чтобы восстановить экологическое равновесие.
Всякий раз, когда кто-нибудь продает оружие очередному арабскому тирану, они все больше погружаются в нищету. А знаешь почему? [...] Потому что гораздо легче и веселее содержать армию, чем пытаться накормить голодных.
Он не любит быть обязанным. Предпочитает, чтобы были обязаны ему. Таково свойство всех больших людей.
Все мы постоянно временные.
Нужно забывать себя. Нужно каждый день ставить на карту всё. Нужно переживать экстаз!
Джонатан ответил, что в экстаз его приводит работа на кухне.
– Вы всегда всех благодарите? – спросил Берр, когда они оказались на мостовой. – Профессиональная привычка?
– О, мне просто нравится быть вежливым, – парировал Джонатан. – Если вы это имеете в виду.
Секрет двоих остается секретом, если один из них мертв.
— Вам придётся просто поверить на слово.
— Поверить на слово вашей организации?
— На данный момент — да.
— На каком основании? Разве не вы — "джентельмены, что лгут на благо родины"?
— Вы путаете нас с дипломатами. Мы не джентельмены.
— Значит, вы лжёте, чтобы спасти свою шкуру.
— Опять мимо, это политики. Мы совсем из другой песочницы.
Всякий раз, когда кто-нибудь продает оружие очередному арабскому тирану, они все больше погружаются в нищету. А знаешь почему? [...] Потому что гораздо легче и веселее содержать армию, чем пытаться накормить голодных.
Он не любит быть обязанным. Предпочитает, чтобы были обязаны ему. Таково свойство всех больших людей.
Все мы постоянно временные.
Нужно забывать себя. Нужно каждый день ставить на карту всё. Нужно переживать экстаз!
Джонатан ответил, что в экстаз его приводит работа на кухне.
– Вы всегда всех благодарите? – спросил Берр, когда они оказались на мостовой. – Профессиональная привычка?
– О, мне просто нравится быть вежливым, – парировал Джонатан. – Если вы это имеете в виду.
Секрет двоих остается секретом, если один из них мертв.
– Если бы я был президентом земного шара, – не смущаясь, вещал он дымящемуся озеру, – я бы провел второй Нюрнбергский процесс. Я собрал бы всех торговцев оружием, всех этих сраных ученых, всех этих ловких дельцов, которые толкают безумцев дальше, чем они даже собирались пойти, так как это выгодно для бизнеса, всех этих врунов политиков, законоведов и крючкотворов, и банкиров и посадил их на скамью подсудимых, чтобы они ответили за содеянное. Знаете, что бы они сказали? «Если бы мы этого не сделали, это сделали бы другие». И знаете, что бы я им сказал? Я сказал бы: «Вот именно. Если вы не изнасилуете малолетнюю, ее, конечно, изнасилует кто-то другой. Этим вы всегда оправдывали насилие, как давно уже подмечено умными людьми». А потом бы их напалмом – вжик! – с лица земли.
В любом человеке сидит дьявол и только ждёт момента.
Ничего удивительного в том, что Бог так непостоянен. Может ли он быть лучше, если мы так плохо верим в него?
Когда Господь сколотил Дикки Роупера, ... он перевёл дух, на миг ужаснулся и тут же создал нашего Джонатана, чтобы восстановить экологическое равновесие.