Истинные жертвы на войне – солдаты. И первая жертва солдата – он сам, ибо жизнь свою отдал задолго до роковой битвы…
– Как живешь? – спросил я. Она ухмыльнулась: – Слишком трезво.
человек может быть и учителем, и идиотом. Он даже может быть и философом, и идиотом. А бывают политики-идиоты… Сдается мне, других политиков и не бывает. Даже гений может быть идиотом. Миром правят сплошь идиоты. Идиотизм – не очень серьезная помеха в жизни и в профессии. Иногда это явное преимущество, даже залог успеха.
...самые грязные преступления, между прочим, описаны в учебниках истории
И есть Лондон, там уйма приятелей и деловых связей, и там жизнь бьет ключом, и есть чем заполнить время, несмотря на душевный сумбур и нетерпение сердца… Конечно, можно и за границу махнуть, побывать в тех краях, где еще не бывал. Или вернуться в Индию (от нее пока самые яркие впечатления) – в Индии ты себе кажешься уэллсовским марсианином, пришлецом в стране чужой, и хотя материально ты гораздо богаче, зато духовно – гораздо беднее, чем люд, которым кишит эта страна; и в шумной потеющей толпе, среди острых запахов и частых прикосновений, ты еще более одинок, ты еще более чужд, и все, что есть в тебе,– далекий гулкий холод…
Война закончилась славной победой. Мальчишек уйма погибла только с той стороны, да поговаривали, будто Дядя Сэм таки мал-мала наварил на этой затее.
Я насквозь проезжаю Джилмертон, крохотную деревушку у Гриффа, где должен бы был повернуть на Стратспелд, если бы ехал туда. Когда я туда ездил, там была коллекция из трех одинаковых «Фиатов-126», эти маленькие синие машины стояли передком к дороге у одного из домиков; они были здесь уже не один год, и мне каждый раз хотелось остановиться, найти владельца и спросить у него: «Почему эти три маленьких синих „Фиата-126“ вот уже целое десятилетие стоят перед вашим домом?» Просто интересно было узнать, а потом, из этого могла получиться приличная статейка, да и за все эти годы мимо проехали миллионы людей, которые задавали себе тот же вопрос, но я так ни разу и не удосужился, все время в спешке, все время проносишься мимо, стремясь побыстрее попасть в поблекший рай, каким всегда был для меня Стратспелд… К тому же три маленьких синих «фиата» недавно исчезли, так что все это можно выкинуть из головы. Чего только теперь не коллекционируют — хоть грузовые фургоны. Я испытал боль, чуть ли не горе, когда впервые увидел этот дом без трех автомобильчиков перед ним; это было похоже на смерть в семье, словно попал в беду какой-то дальний, но дорогой дядюшка.По тем же ностальгическим причинам, по которым я поехал этой дорогой, ставлю кассету со старыми записями дядюшки Уоррена.В глубине лощины Ликс-Толл есть еще одна автодиковинка: ярко-желтый лендровер высотой футов десять — стоит у дороги рядом с гаражом. У него не колеса, а четыре черных трака, словно перед вами помесь лендровера с бульдозером «катерпиллер». Стоит там уже несколько лет. Простоит еще немного, и, может, я зайду к ним и спрошу: «Почему вы?..»В спешке пролетаю мимо.
Мысли у меня обгоняют друг друга, а точнее, а вроде как попытались бежать, да застряли у беговой дорожки - начали снимать тренировочный костюм, запутались в штанах, попрыгали-попрыгали на одной ноге, да и рухнули на землю, а остальные бегуны тем временем ушли далеко вперед.
Идиотский наркотик, совершенно бесполезный, настоящее говно. Затянешься первый раз — и никакого тебе кайфа, вызывает устойчивое привыкание и ведет к летальному исходу, обещая при этом богатое разнообразие, а если не помрешь от рака легких или инфаркта, то в старости тебя ждет омертвение тканей на ногах. Куски мяса начинают отгнивать прямо на тебе и умирать по частям, исторгая гной и вонь, а ты еще жив, но приходится оттяпывать тебе ноги, и ты приходишь в себя после операции, хрипишь, от боли у тебя все горит, и ты страдаешь без сигареты. А табачные компании тем временем спонсируют спорт, сражаются с запретами на рекламу и с нетерпением потирают руки, предвидя расширение рынка на Восток и Дальний Восток, растет число курящих женщин, которые горят желанием доказать всем, что и они могут быть безмозглыми жопами, а по телику показывают судебные процессы, на которых юристы с дерьмом вместо мозгов говорят: «Но ведь пока еще никто не показал, как табак вызывает рак», а ты сидишь и кипишь, а потом узнаешь, что Тэтчер берет у «Филипа Морриса» полмиллиона за консультирование в течение трех следующих лет, и даешь себе клятву никогда больше не покупать их продукцию, но в конце дня все же закуриваешь еще одну сигарету и втягиваешь в себя дым, как прежде, и обеспечиваешь прибыли этим сучьим выродкам.
Это было лучше религии, а может, люди, говоря о религии, всегда имели в виду именно это. Главное было в том, что оно действовало! Люди говорят, Верь в Бога, или Будь добродетельным, или Учись хорошо в школе, или Покупай вот это, или Голосуй за меня, или еще что-нибудь в этом роде, но результат всех этих увещеваний - ничто рядом с действием наркоты, никакая другая срань так не просветляет, как она. Она и есть истина. Все остальное обман.
Еще в двадцатые годы янки начали жаловаться, что их виски и бренди мутнеют, когда туда добавляешь лед, и попросили производителей устранить этот, как им казалось, недостаток. Французы, будучи французами, сказали американцам, куда им засунуть их кубики льда, а шотландцы, будучи британцами, сказали: «Нет проблем, вот что мы сделаем…»
Подгребает Энди — он прикладывается к фляжке, ухмыляется и трясет головой. Кивает на Уильяма, который стоит на стене часовни, рассматривая озеро в маленький бинокль.— Он хотел здесь построить дом, — говорит Энди и трясет головой.
— Что?! — переспрашивает Ивонна.
— Здесь? — удивляюсь я. — На кладбище?! Он что, спятил? Стивена Кинга, что ли, не читал?
Выберешь простой путь - не пройдешь испытание, и тогда тебя уже ничто не спасет, ни твоя решимость, ни твоя правота, ни даже твое везение, поскольку и оно тогда отвернется от тебя.
— Ну, что ты, например, скажешь о демократии?
— Демократия? Выбор между дерьмом пожиже и дерьмом погуще каждые четыре или пять лет, если повезет?
У меня уже давно появилось ощущение, которое рано или поздно приходит, должно быть, к большинству пользователей: вряд ли найдется что-нибудь такое, что вы в состоянии вообразить, а его нет нигде в интернете.
Я верю в науку, в ее методы познания, верю в сомнения и в тысячи задаваемых вопросов, верю в то, что нужно смотреть правде в глаза и не отводить взгляд. Я не верю в Бога, но допускаю, что могу оказаться не прав. Я не верю в религию, потому что она основывается на фанатизме, а не на разуме, тогда как разум –
единственная опора, которая у нас есть. Вот в него я и верю. Конечно, люди вправе верить во что им угодно, в любую нелепую чушь, но я не признаю за ними права навязывать свои взгляды другим. И уж конечно, не признаю за ними права считать, будто никто не должен подвергать их взгляды сомнению из боязни уязвить их.
Господи, кто бы знал, до какой степени я не выношу телевидение! Но самое страшное заключается в том, что практически все ненавидимое мной, как правило, пользуется в народе ошеломляющей популярностью.
– Студенты.
– Студенты?
– Да, знаю, сейчас модно клеймить этих юных засранцев, но я на самом деле думаю, что с ними все в порядке. Если в чем их можно упрекнуть в наши дни, то скорее в том, что они слишком увлеклись учебой и маловато бунтуют, но в целом они то, что надо.
Я верю в науку, в ее методы познания, верю в сомнения и в тысячи задаваемых вопросов, верю в то, что нужно смотреть правде в глаза и не отводить взгляд. Я не верю в Бога, но допускаю, что могу оказаться не прав. Я не верю в религию, потому что она основывается на фанатизме, а не на разуме, тогда как разум – единственная опора, которая у нас есть. Вот в него я и верю. Конечно, люди вправе верить во что им угодно, в любую нелепую чушь, но я не признаю за ними права навязывать свои взгляды другим. И уж конечно, не признаю за ними права считать, будто никто не должен подвергать их взгляды сомнению из боязни уязвить их.
Прибавь к этому скучную, невыразительную игру, когда ты два часа сидишь на холоде и постепенно осознаешь, что выложил двадцать фунтов только за то, чтобы понаблюдать, как две своры умственно неполноценных уродов бегают по грязному полю, лупят друг дружку по ногам и, похоже, соревнуются, кто сумеет ловчее поддать мяч так, чтобы он улетел как можно выше и как можно дальше, в то время как вокруг все твои приятели клянут и ругают на чем свет стоит свою же собственную команду и болельщиков чужой
Знать о ком-нибудь все очень скучно.
Как и все, кто любит громить и ниспровергать, ты хочешь, чтобы все думали так, как ты.
Иногда мне кажется, что мы с тобой похожи на двух слонов разного цвета на шахматной доске.
Дело в том, что недавно Фил раскопал надежную статистику, согласно которой каждые двадцать четыре часа в мире из-за последствий нищеты умирает около тридцати четырех тысяч детей, в основном от недоедания и болезней. Тридцать четыре тысячи – и это происходит на глазах у мировой общественности, в мире, который смог бы позаботиться о них всех – накормить, одеть, вылечить, стоит ему лишь немного перераспределить имеющиеся ресурсы. Между прочим, согласно последним оценкам, в рухнувших небоскребах-близнецах торгового центра погибло две тысячи восемьсот человек; какой потрясающий образ: ужасное лавинообразное падение утопающих одна за другой в клубах серого дыма двух одинаковых башен, повторяющееся по двенадцать раз каждый чертов день, каждые двадцать четыре часа, всего двадцать четыре башни, по одной в час, днем и ночью. И все они полны детей.