- В этом и суть авторитета: сначала ты - пашешь как проклятый, чтобы получить его, а потом он открывает перед тобой нужные двери.
– Принцип студенческой зачетки не меняется всю жизнь.
такую «случайность» планировать и планировать!
Она последовала за мужем, прильнула к нему всем телом и прошептала, нежно касаясь губами уха:
– Любимый, на мне сейчас нет белья, между нами только эта тонкая ткань, которую так легко сорвать… Это платье такое короткое, что ничего не закрывает, только руку протяни…
– Ну так иди и надень трусы, это, в конце концов, негигиенично.
Она не привыкла обманывать себя и осознавала, почему ей нужно немедленно остановиться, убивая в себе любое притяжение к другому человеку. Анна Солари знала и умела многое. Она знала и умела даже то, что другим людям показалось бы невозможным и неосуществимым, но в то же время она не знала и не умела того, что остальным представлялось элементарным и недостойным особого внимания.
Например, Анна Солари совершенно не умела жить.
Она не хотела осуждать Лидию Аграновскую, потому что чувствовала, что не имеет на это права. Но как же хотелось осуждать!
Если чужая душа – потемки, то чужая семья – кромешная тьма.
К чему пустая болтовня? Говори о проблеме, чтобы решить проблему.
Добрые жены, которые мирно ждут на берегу и врастают в махровые халаты, не получают ничего, кроме рогов.
крикнул громкое имя, смешал его с легендарным преступлением, привел сомнительный аргумент – и я у мамы детектив.
одна женщина сломает обидчику хребет за пощечину, другая будет много лет терпеть жестокие пытки. Никто тебе не скажет наверняка, почему так происходит, но осуждать это не нужно – вроде как она, такая дура, сама виновата!
– А что нужно?
– Помочь. Не можешь помочь – молчи. Можешь помочь – помоги, неважно как, хоть словом, хоть делом.
К одиночеству можно привыкнуть, как к хронической боли, как к постоянной усталости.
К одиночеству можно привыкнуть, как к хронической боли, как к постоянной усталости. И вот уже оно становится таким привычным, что кажется, будто так было всегда. Оно обнаруживается только в момент контраста. Вроде как ты приспосабливаешься к вечному полумраку, но потом кто-то зажигает яркий свет, и сначала глазам становится больно, хочется все это прекратить, вернуться к спасительной темноте, сделать так, как было. Однако очень скоро ты понимаешь, что свет — это хорошо, удобно и не нужно его бояться.
Ничто не сравнится с простейшей и от этого неповторимой и чистой радостью смотреть на человека и любить его. Вот он просто есть — и тебе хорошо. Ему не обязательно быть писаным красавцем или нравиться всем. Он — твой, для тебя, тебя в нем ничто не раздражает и не бесит. Вот это и есть любовь, Анна. Понимание на всех уровнях.
— Важно все, — продолжила Полина. — Нельзя любить только за внешность, всю жизнь в постели не проведешь. И тот самый хищник, которого ты обожала ночью, при свете дня окажется туповатым котиком, который гадит мимо лотка. Но нельзя и любить один лишь внутренний мир, позабыв обо всем остальном.
Все мы верим, что бессмертны, и порой смерть разубеждает нас так быстро, что мы не успеваем удивиться.
Времена меняются, люди — нет. Мы те же, и даже наша цивилизованность условна.
— Правильно, давайте все будем лицемерить, лишь бы это со стороны смотрелось хорошо, — с показательным дружелюбием кивнул Леон. — А то вдруг за нами сейчас призраки наблюдают и мы им плохой семьей покажемся?
в любви нет греха, так что можно любить даже чудовище, не оправдывая при этом его преступление.
Правильная жизнь — это не обязательно хорошая жизнь.
— Дима! — позвала Анна. — Много раз его тыкали? Сколько там ножевых?
— Пока семь насчитал, не отвлекай меня, — напряженно отозвался Дима.
— Слушай, а можно мне его разик ножиком ткнуть? Ему уже без разницы на общем фоне, а мне приятно!
— Господи, нет, конечно!
— Ладно. — Анна снова повернулась к Леону. — Кто-то семь раз оттянулся, а мне и разик нельзя. Обидно, когда кто-то другой осуществляет твои мечты, да?
за счастье, спокойное, тихое и долгое, нужно бороться, иногда — даже с самим собой.
Если человек так отчаянно сопротивляется собственному спасению, ничего уже не поделаешь.
— Если ты собираешься ездить только по правилам, то сразу продавай свою карету. Никто и никогда в России не ездит по правилам!
риск любого коллективного допроса — чарующая атмосфера базара.
Смерть приходит всего однажды.