- Меня никто никогда не унижал, - сказал он, и я не знала верить или нет. - Это я иногда унижал других. Как тебя. Или пару задир в подростковых драках. Но меня - никто.
- Ты врешь, - лишь пробормотала я.
- Нет. Я просто знаю кто я. Унизить можно того, кто себя не знает.
Все мы думаем, что однажды найдем кого-то особенного, кто поймет нас молча, и в него мы вольем все наши тайны, страхи и невысказанные слова. Но таких людей не бывает. А знаете почему? Потому что чужие жизни в больших дозах - это как смертельная инъекция. Все ищут в кого бы это все вколоть, но никто не хочет подставить свои вены.
Я глядела в его глаза и уже была почти на самом дне. В конце коридора... Там сидел мальчик Кай, сложивший из льдинок больше, чем слово «душа». Он выложил целый портрет Снежной Королевы. Мне осталось только подойти к нему, но я не решалась.
Странный, увлеченный Кай, складывающий из льдинок слово «Душа». Найти бы тебе Герду, которая всыпет тебе палок за твои безумные идеи. Но Герды не было. Зато имелась я.
Родители постарались дать мне все, чего у них не было: много красивых вещей, свободу и дорогую школу. В некотором роде они - большие оригиналы. Их наплевательство настолько искреннее, что походит на безграничное доверие. Поэтому я бреду, куда глаза глядят. С короной на башке и в полном одиночестве.
— Почему ты не хочешь, чтобы я видела твои снимки? — прямо спросила я. — Что ты там прячешь? Свою душу?
— Где-то же мне надо ее хранить, — отпарировал он и выставил меня в коридор.
— Меня никто не трогал, я никого не трогала, пока вдруг... какой-то властный молодой человек не зажал мне рот и не вырвал из привычного потока.
— Слушай, звучит печально. Богатые тоже плачут?
Я пожала плечами, не видя в своем рассказе ничего экстраординарного.
— А почему бы и нет? Все плачут. Уверена, что даже ты.
Но, к сожалению, если сон плавно не переходит в смерть, то он просто заканчивается.
Это была пятая или шестая встреча в пьяном июле. Я уже вывел закономерности. Сначала весело, а потом на тебя накатывает безумная тоска и пустота. Поутру все становится совсем другим, вернее, таким же, как и обычно. А если ничего не меняется, в чем смысл таких пьянок?
— Мне нравится смотреть на все с изнанки, — чуть подумав, ответил я, — у всего есть изнанка. Обратная сторона. О ней надо помнить, когда имеешь дело с фасадом. Это как темная сторона Луны. Никто ее не видит. Но она есть.
— Почему ты вечно обесцениваешь абсолютно все на свете? Ты просто сводишь к нулю любые вещи.
— И это единственная арифметическая операция, которую я могу провести безошибочно, — лишь рассмеялся я чуть севшим голосом.
На улице опасно, говорят все. Но не более опасно, чем в вашей голове.
Что если я никогда не смогу выбраться из своей бесконечной меланхолии, комы длиною в несколько пустых тревожных лет?
Алкоголь — универсальный проводник. Он подключает вас к людям, миру, и все кажется невероятно простым и легким. В голове, конечно, появляется безумная карусель, раскручивающая ваши мозги, но к этому быстро привыкаешь.
...это мечта, и она стоит всего на этом свете.
Я хотел нарисовать что-то, что должно быть выражением меня, но в самом сердце этого творения находишься ты.
Как же ты угасла. Из нее ушел весь свет.
Все, что могло закончиться в моей жизни, закончилось к этому лету.
Все, что могло уйти, ушло.
Все башни разрушились, а кометы изменили свои траектории.
— Нам недавно задали написать сочинение. Что-то типа "каким вы видите мир будущего?"...
— И что ты написал?
— Ничего хорошего. Сказал, что все умрут или сойдут с ума. Я написал, что не вижу никакого будущего, потому что это несуществующее измерение времени.
— Ты весельчак.
— И еще какой.
Никогда ничего не предлагай, если об этом не просят.
Когда тебе шестнадцать, необходимо решать, кем стать.
Весь подростковый период, в сущности, — одно сплошное самоутверждение. За счет атрибутов вроде смартфонов или бесконечных субкультур и противостояния. За счет других, в конце концов. Каждый пытается стать кем-то, но не знает, как сделать это безболезненно и легко. Никто и не говорит, что взрослеть приятно.
Ну и последняя характерная черта шестнадцати лет — большая любовь к церемониям, будто то пати на хате или вечер в честь умершего одноклассника.
Через неделю будет декабрь, и Саша покончит жизнь самоубийством снова. Он будет делать это еще не раз: это называется годовщина смерти.
И сейчас, несмотря на разные обстоятельства, приведшие нас к этому пункту, мы с Дэном походили на чистые альбомные листы.
Все может быть, пока ничего не знаешь.