Зимняя ночь — вампир, крылья его — темнота, клыки — холод.
Ставки внезапно поднялись так высоко, что мы захотели выйти из игры. Однако, когда играешь в покер с дьяволом, никто не встает из-за стола прежде, чем он.
— Этот дом пахнет, как самый дорогой и престижный район рая.
Наверное, он был прав. Воздух благоухал ароматами кедровых веток, рождественской ели, орехового печенья, испеченного во второй половине дня, шариков попкорна, ароматических, с ванилью и корицей, свечей, свежего кофе, свинины, запекающейся в вишневом соусе, шоколадно-мармеладного торта, который готовился во второй духовке…
«Любви преграды нет, но мертвого она не оживит».
Безысходность — потеря надежды. Отчаяние — активная безысходность, зачастую выражающаяся в безрассудных действиях.
...По мнению моей мамы, дьявол прекрасно знает, как нас убедить в том, что мы поступаем правильно, когда на самом деле мы выполняем его, дьявола, работу.
— Похоже, твоя мама — женщина заботливая.
— Конечно, — ответил я, чувствуя, что между нами устанавливается контакт. — Когда я подрастал, она даже гладила мне носки.— После этого откровения Лорри бросила на меня скептически-тревожный взгляд. Подумав, что она может принять меня за чудаковатого парня или, того хуже, за маменькиного сынка, я торопливо добавил: — С семнадцати лет я все глажу сам. И никогда не гладил носки. Выражение лица Лорри не изменилось. — Я не хочу сказать, что моя мать до сих пор гладит мне носки, — поспешил я заверить ее. — Больше никто не гладит мне носки. Только идиоты гладят носки. Лорри нахмурилась. — Но я не хочу сказать, что моя мать — идиотка, — уточнил я. — Она — чудесная женщина. Она не идиотка, только очень заботливая. Я хочу сказать, что идиоты — другие люди, которые гладят свои носки.
И тут же я понял, что своими умозаключениями загнал себя в угол. — Если кто-то из вас гладит носки, я не хотел сказать, что вы — идиоты. Я уверен, вы просто очень заботливые, как моя мать.
Теперь и на лице маньяка появилось то же выражение, что и на лице Лорри, и они оба смотрели на меня так, будто я только что спустился по трапу из летающей тарелки.
Трагическое, при ближайшем рассмотрении, может оказаться комическим, а от комического на глазах могут навернуться слезы.
Безумие - это не зло, но зло всегда безумно.
Ты знаешь, родители, дети и любовь могут образовывать такие странные сочетания. Я хочу сказать, родители могут тебя любить, и ты можешь знать, что они тебя любят, и при этом можешь расти таким одиноким, будто вокруг тебя… пустота.
— Одной любви недостаточно. Твои родители должны знать, как общаться с тобой и друг с другом. Должны хотеть быть с тобой, а не с кем-то еще. Должны любить свой дом больше любого другого места на всем белом свете.
Никто не должен жить в страхе. Мы рождаемся, чтобы удивляться, радоваться, любить, задумываться над чудом творения, восхищаться красотами окружающего мира, искать истину и смысл жизни, обретать мудрость, своим отношением к другим освещать уголок, в котором живем.
Никто не может гарантировать тебе счастья. Счастье — это выбор, который может сделать каждый.
Чем больше даешь, тем больше возвращается тебе.
Жизнь доказывает мне эту истину каждый час, каждый день.
И продолжает удивлять.
Так легко увидеть ложь, когда знаешь правду.
Спор проигрываешь в тот самый момент, когда позволяешь эмоциям взять над собой верх.
"Детям необходимы строгие правила, понимают они это сами или нет, — подумала Дженни. — Дисциплина — это выражение любви и заботы. Главная трудность в том, чтобы не навязывать правила и дисциплину жёсткими, грубыми методами".
Когда начинаешь об этом задумываться всерьез, то приходит мысль, что, быть может, единственные настоящие дьяволы — это сами люди. Не все, не род людской в целом, а только те из нас, кто как-то изломан внутренне, кто не способен испытывать сочувствие, сострадание. Если этот оборотень был и вправду тем Сатаной, о котором говорится в легендах, то возможно, что зло, которое есть в людях, вовсе не отражение Дьявола в них. Возможно, наоборот, что сам Дьявол всего лишь отражает, воплощает в себе ту дикость и жестокость, что присущи роду человеческому. Быть может... мы сами породили Дьявола в своем воображении.
Нечего бояться всяких дьяволов, демонов и ночных привидений... В конечном счете все равно нет ничего страшнее тех чудовищ, что живут среди нас. И Ад мы себе устраиваем сами.
Она была хорошо образованной женщиной, разумной и логичной, начисто лишенной веры в какие бы то ни было суеверия и предрассудки. До сих пор она пыталась разрешить загадку Сноуфилда путем логического анализа и рассуждений. Но впервые в ее жизни все это оказалось абсолютно несостоятельно. И сейчас в глубине ее сознания что-то... сдвинулось, словно приподняли и откинули в сторону огромную тяжеленную стальную плиту, придавливавшую и скрывавшую бездну ее подсознания. В этой бездне, в ее мрачных глубинах, таились совершенно новые для нее первобытные эмоции и чувства, унаследованные с незапамятных времен, благоговейный страх перед сверхъестественным.
- И у всех у нас одна и та же галлюцинация. Вам это не кажется странным? - спросил Брайс.
- Случаи массовых галлюцинаций известны, - заявил Копперфильд.
по сравнению с тем, чем мы тут занимаемся, кубик Рубика - это задачка для детского сада.
- Есть ... одно отличие,...
- Какое?
- Если не справишься с кубиком Рубика, никто тебя не убьет.
Самая характерная черта человечества - наша способность вести себя с другими не по-человечески.
- Ты не веришь в реинкарнацию. - Я не верю и в налоги, однако плачу их.
Ты не была монстром в этой жизни, не так ли? Только одинокой, потерянной, сбившейся с пути, сломленной, но мы все такие же, только в разной степени.
Жизнь меряется стойкостью, способностью оставаться на ногах и продолжать продвигаться вперёд, несмотря ни на что.
«— Помнишь старый фильм «Публичный враг»? — спросил я. - Джеймс Кэгни, игравший гангстера, завтракает со своей сожительницей, и если она раздражает его, швыряет ей в лицо половинку грейпфрута.
— А что делает она… кастрирует его? Именно это сделала бы я тем самым ножом, которым резала грейпфрут.
— «Публичный враг» снимался в 1931 году. Тогда кастрацию на экране не показывали.
— Да, каким незрелым было искусство...»
Правду жизни не найти в ужасах, она только в надежде.