— Мне кажется, он — хороший семьянин. — Странно, эта фраза всегда казалась мне оксюмороном.
История не знает слова «если».
Я вообще считаю, что люди по большей части строят себя из ворованных деталей. Если б не воровали, были бы — ни кожи ни рожи.
А может причина в том, что любовь пришла к ней слишком поздно, слишком поздно, чтобы отвести от неё одиночество (если таков критерий любви); слишком поздно, чтобы сделать её счастливой.
Тайна женского оргазма, за которым когда-то охотились, точно за редким зверем — нарвалом каким-нибудь, единорогом… Где он — в дальних странах, в недоступных океанских впадинах, среди мерзлой тундры? Вначале его выслеживали женщины, затем к погоне присоединились мужчины. Драка за совочек в песочнице. Мужчины на каких-то странных основаниях возомнили его своей собственностью — дескать, без их помощи никак. Они хотели промчаться по улицам триумфальной кавалькадой, волоча его за собой. Но кто его в свое время потерял? Мужчины же и потеряли, так что женщины имеют полное право завладеть тем, что с воза упало. Необходима новая завеса секретности, новые законы об охране живой природы.
- Вы со мной переспите, чтобы получить должность?
- Думаю, что нет. Это дало бы мне слишком большую власть над вами.
Мы уверены, что красота женщины не вечна; мы не уверены, что вечна её добродетель. И мужчина не в силах всю жизнь окружать её тем почтением и усердными знаками внимательности, коими пленяет её на месяц или на день.
Если не опережаешь всех на шаг, опаздываешь на два шага.
...то, что вы и ваши коллеги считаете историей — то, что пишут в книгах, — большинству людей ни к чему. Они просто не знают,что с этими штучками-дрючками делать. Я лично всей душой за. В смысле, за них. Я несколько раз пытался читать книги по истории, и хотя, конечно, я не так умен, чтобы к вам на семинары ходить, у меня есть насчет этих книг мнение. Их объединяет одна закавыка: авторы обычно предполагают, будто большую часть других книжек по истории вы уже прочли. Это замкнутая система. Не с чего начать. Все равно как искать кончик ленточки, когда хочешь распечатать компакт-диск. Знаете это чувство? Вокруг коробочки идет такая цветная полоска, и ты отлично видишь, что там под оберткой внутри, хочешь достать, но у полоски нет ни начала, ни конца, сколько ни скреби ее ногтем?
Вы можете сокрушить всех подающих противника, а затем послать прямой в ребра их отбивающего, вы можете взять металлическую клюшку и заслать гольфовый мяч в неизмеримую даль. Но вы не можете всегда держать мысли под запором, всегда одни и те же мысли и отвратительные парадоксы. Деятельный человек, обреченный на бездеятельность, любящие, которым любовь запрещена, смерть, которой ты боишься, стыдясь ее позвать.
Стоит вам начать лгать, вы вступаете на стезю греха, и ничто вас не остановит, пока у вас на шее не затянется петля палача.
Если он предпримет какие-либо действия - он подлец. Если он всё расскажет Туи - он подлец. Если он порвёт с Джин - он подлец. Если он сделает её своей любовницей - он подлец. Если он ничего не сделает, то он всего лишь пассивный лицемерный подлец, тщетно цепляющийся за те остатки чести, которые ему доступны.
Этот труп Артур рассмотрел более тщательно, чем белое восковое нечто начала своего детства. Во время студенческих занятий он обнаружил, что очень часто лица покойников выглядели многообещающими. Будто напряжение и давящая тяжесть жизни уступили место мирной безмятежности. Посмертное расслабление мышц — таково было научное объяснение, однако что-то в нем сомневалось в том, что это объяснение исчерпывающее. Мертвые люди также таили в зобу камешки из края, игнорируемого географическими картами.
Артуру казалось, что мир помешался: его отец едва сошел в могилу, его жена приговорена к смерти, но молодые люди в Сити, оказывается, обвязывают шляпы крепом в знак траура по мистеру Шерлоку Холмсу.
Как не без разговоров? Они что дождик.
Жизнь. Как легко все, включая и его, произносят это слово. Жизнь должна продолжаться, по инерции соглашаются все. И как ничтожно число тех, кто спрашивает, что она такое, и почему она есть, и единственная ли это жизнь или всего лишь преддверие к чему-то совсем иному.
— В нем есть что-то странное, я это чую.
— Он три года прожил в Австралии. Из-за астмы. И, возможно, ты чуешь запах эвкалиптов.
— Да-да. Единственное, что хорошо в письме, так это угроза застрелить сержанта Робинсона.
— Это хорошо, сэр?
— Ну, может быть, не для самого сержанта Робинсона.
Пожалуй, лучше обходиться вовсе без чего-то, чем надеяться иногда это получать.
Люди обычно оставляют тебя в покое либо из вежливости, либо из равнодушия.
Чтобы питать неприязнь к кому-нибудь, его надо знать. И тогда находится причина для неприязни. А затем, возможно, если вы не находите весомой причины, вы приписываете свою неприязнь какой-нибудь странности, например, цвету кожи.
Что думаете вы — это одно, но совсем другое, что думает свет. То, что знаете вы и что знает свет. Честь — это не только внутреннее благородное чувство, но и внешнее поведение.
Англичане, раз уж они лишены духовных инстинктов, придумали крикет, чтобы обрести чувство вечности
Он предпочитал отсутствие всякого общества присутствию дурного.
Подавляешь стон, лжешь о своей любви, обманываешь законную жену — и все во имя чести. Проклятый парадокс: чтобы вести себя достойно, ты вынужден вести себя недостойно.