Память вылепила неясные,стертые временем, бесконечно дорогие и чуждые линии лица. С внезапно забившимся сердцем он попытался восстановить его таким,каким видел в последний раз,искаженным от боли,с багровым следом кнута на щеке,но память упорно подсовывала другое лицо,чуть склоненное набок,победно улыбающееся. Вот она поворачивает голову,озорно и любовно,из-под низу разит взглядом огнисто-черных глаз,что-то несказанно-ласковое,горячее шепчут порочно-жадные красные губы,и медленно отводит взгляд,отворачивается,на смуглой шее два крупных пушистых завитка... их так любил целовать он когда-то...
Григорий вздрагивает. Ему кажется,что он на секунду ощутил дурнопьянный,тончайший аромат Аксиньиных волос; он,весь изогнувшись,раздувает ноздри,но... нет! это волнующий запах слежалой листвы. Меркнет,расплывается овал Аксиньина лица. Григорий закрывает глаза,кладет ладони на шероховатую землю и долго,не мигая,глядит,как за поломанной сосной,на окраине неба голубой нарядной бабочкой трепещет в недвижном полете Полярная звезда.
...на полу — перерезанная крестом оконного переплёта — золотая дрема лунного света...
Умная у тебя голова, да дураку досталась!
Сучка не захочет — кобель не вскочит.
Слепой сказал: «Посмотрим».
Побеждает только тот, кто твердо знает, за что он сражается, и верит в свое дело.
Не лазоревым алым цветом, а собачьей бесилой, друнопьяном придорожным цветет поздняя бабья любовь.
А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожение себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались; вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъехались, нравственно искалеченные.
Это называли подвигом.
Дорога-то у нас одна, да едут все по-разному...
Люди - что овцы: куда баран, туда и весь табун.
Какие же это плечи нашим женщинам и детишкам надо было иметь, чтобы под такой тяжестью не согнуться? А вот не согнулись, выстояли!
Ох, браток, нелегкое это дело понять, что ты не по своей воле в плену. Кто этого на своей шкуре не испытал, тому не сразу в душу въедешь, чтобы до него по-человечески дошло, что означает эта штука.
До самой смерти, до последнего моего часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда ее оттолкнул!..
Детская память, как летняя зарница: вспыхнет, накоротке осветит все и потухнет.
Шустрый такой парнишка, а вдруг чего-то притих, задумался и нет-нет да и взглянет на меня из-под длинных своих загнутых кверху ресниц, вздохнёт. Такая мелкая птаха, а уже научился вздыхать. Его ли это дело?
а мои невыплаканные слезы, видно, на сердце засохли. Может, поэтому оно так и болит?..
– А на что я тебе? – А на всю жизнь.
Со стороны глядеть - не так уж она была из себя видная, но ведь я-то не со стороны на нее глядел, а в упор.
Прошлое — вот как та дальняя степь в дымке. Утром я шел по ней, все было ясно кругом, а отшагал двадцать километров, и вот уже не отличишь лес от бурьяна, пашню от травокоса…
Мои невыплаканные слезы, видно, на сердце высохли. Может, поэтому оно так и болит?
- Подымает враг голову, а, Кондрат?..
- Что ж, это хорошо, пущай подымает. Поднятую голову рубить легче будет...
Если напакостил, то сначала надо за собой почистить, а потом уже говорить об уходе.
Проворность нужна, когда блох ловишь да когда от чужой жены ночью бежишь, а за тобой ее муж гонится, на пятки наступает...
Умный и с дураком умный, а дурак и с умным вечный дурак.
Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждет их впереди?