Хорошая, большая литература, к сожалению, рождается из разочарований.
Сегодня, спустя почти пятьдесят лет после создания Глобальной сети, стало предельно ясно, что почти все "освободительные" гипотезы оказались не более чем лозунгами, и с полно уверенностью об интернете можно сказать лишь одно: умного человека он делает умнее, глупого глупее, злого - злее. Проблема в том, что мир в основном состоит из последних.
Раньше мир меняли книги, теперь - бомбы. ХХ век многое изменил: люди больше не идут за теми, кто апеллирует к разуму, заставляет думать. Думать - сложно и не всегда приятно. Другое дело - общая/национальная идея; здесь думать не надо - ты просто вливаешься в толпу и чувствуешь себя частью чего-то большего. И в самом деле: зачем мозги, если есть национальность? Главный соблазн "объединяющей идеи" в том, что она не требует ничего, кроме покорности, но многое дает взамен - чувство не-одиночества, чувство безусловной правоты ("нас много, мы едины, а значит - правы" - сколько людей расстреляли и сожгли в печах из-за этого софизма?).
Люди сегодня зависимы от многого, но более всего — от иллюзий.
"Серьезные" авторы ищут ключи и разгадки в себе; "популярные" ищут читателей. И те и другие - равно эгоистичны.
Стивен Кинг
Из вещей у меня всего одна сумка - это довольно странное чувство: собрать все свои вещи, оглядеться и вдруг понять, как мало места ты занимаешь в мире.
Платонов показал мне, что язык - это вовсе не свод правил/законов/запретов, вроде Уголовного кодекса, - туда не ходи, того не делай, а вот это выдели запятыми, - язык скорее экосистема, которую вполне можно и даже нужно менять, дополнять и наращивать, - главное: знать, чего хочешь.
Писатель указывает им на луну, а они смотрят на палец. Мало того - смотрят, так ещё умудряются этот палец комментировать: "Так, он указывает пальцем на луну, это символ! Это что-то значит! Палец - это перст указующий, отсылка к Библии, Иов, глава двадцать пятая, стих семнадцатый, точно!"
Але, придурок, я луну тебе показываю, перестань анализировать мой палец.
Раньше мир меняли книги, теперь - бомбы.
"Ирония - это птица, полюбившая свою клетку"
чем ближе к "национальному единству", тем дальше от человека
Такая вот ирония: мир, повернутый на эффективности, скорости, энергосбережении, тайм-менеджменте, целыми днями жарится в пробке и никуда не движется.
абстрактные идеи калечат реальных людей
Писатель — человек нервный, он вечно всего боится. Боится клише и самоповторов, боится быть банальным и сентиментальным, боится белого листа, людей и болей в спине. Боится быть непонятым. И главное — боится, что все поймут: он самозванец.
Сегодня фраза «мы живем в антиутопии» стала клише. Сбываются, мол, самые мрачные прогнозы, а еще мы — рабы интернета и скоро мы все умрем, а уничтожит нас, разумеется, искусственный интеллект. Насчет последнего тезиса возможны варианты, но лично я уверен, что если какой-то интеллект нас и уничтожит, то скорее низкий, чем искусственный.
XX век многое изменил: люди больше не идут за теми, кто апеллирует к разуму, заставляет думать. Думать - сложно и не всегда приятно. Другое дело - общая/национальная идея; здесь думать не надо - ты просто вливаешься в толпу и чувствуешь себя частью чего-то большего. И в самом деле: зачем мозги, если есть науиональность?
... с полной уверенностью об интернете можно сказать лишь одно: умного человека он делает умнее, глупого - глупее, злого - злее.
Для современного молодого писателя снобизм по отношению к «гетто» равен творческому самоубийству. Если ты не интересуешься «драконами», не изучаешь культуру во всем ее многообразии и не спускаешься в самые темные подвалы искусства, твои шансы сказать что-то новое в литературе стремятся к нулю.
Зритель и автор видят историю по-разному. Для зрителя история — это сюжет, в котором есть персонажи, драма, начало, середина и конец. Для автора все немного сложнее — это десяток фальстартов, дюжина ампутированных тупиковых сюжетных линий и персонажей; пара ударов головой о стол или о стену в надежде наконец найти нужные слова; сто двадцать чашек кофе, тысячи матерных слов и нервный озноб при мысли о приближении дедлайна.
Настоящие «лишние люди» — это дети на уроках литературы. Их интересами пренебрегают.
Школа должна воспитывать в детях любопытство, а не священный трепет перед громкими именами и великими идеями. Потому что настоящий учитель — это человек, беседуя с которым, ты кажешься себе умнее, чем ты есть на самом деле. Не наоборот.
Культура постоянно адаптируется, высокое и низкое иногда просто меняются местами — даже в том, что касается пищи. Вот, например, цитата из эссе Дэвида Фостера Уоллеса «Посмотрите на омара»: «…еще в 1800-х омары были пищей низших классов, их ели только бедные. Даже в суровой, каторжной среде ранней Америки в некоторых колониях существовали законы, в соответствии с которыми было запрещено кормить заключенных омарами чаще, чем раз в неделю, считалось, что это жестоко; как заставлять людей есть крыс». Продукт, который сегодня ассоциируется с роскошью и богатством, еще каких-то двести лет назад мог стать причиной бунта зэков, недовольных тюремным меню. Примерно так же и с литературой.
Постмодернист — это клоун, который нарисовал на арене цирка канат и ходит по нему, держа в руках портреты великих канатоходцев.
Интернет довольно бесполезен, если нет людей, которые наполняют его данными, создают точки входа в культуру. Одиннадцатое сентября изучено просто по миллиметру. Что же касается нашего с вами прошлого, то здесь проблема: я бы очень хотел знать, с какого перепугу 3 сентября 2004 года два российских танка Т-72 подъехали к школе в Беслане и начали стрелять по ней крупнокалиберными снарядами, вслепую, прекрасно зная, что внутри заложники и что их больше тысячи, в этой маленькой школе. Я бы хотел понять, почему это произошло.
Главная проблема любой технологии в том, что ей пользуются люди; главная проблема людей в том, что у них нет чувства меры.