- Ты знаешь, за что я люблю артефактику?
- Не знаю, - осторожно отозвалась я.
- И я не знаю! Мерзкая работа! Мерз-ка-я! - с этими словами он свирепо атаковал бифштекс ножом и вилкой.
Не хочу даже думать, кого он там представлял. Бедный, бедный Макс...
Эта цитата вот прям девиз жизни для некоторых)))
" ...то ли он по призванию — лесоруб, то ли по гороскопу — дятел…"
Утешения в мужском исполнении по моему опыту лучше слушать сидя, а то они могут стать большим потрясением. Как однажды заявил мне Грей: «Ну чего ты ревешь? Подумаешь, котенка утопили! Их там пять было в мешке!»
Мне не нужно ни одобрение, ни поддержка, ни помощь, ни снисхождение. Но было бы просто великолепно, если бы мне просто не мешали делать мою работу.
Родственники опасны, они почему-то из лучших побуждений всегда творят множество гадостей.
Да, для того, чтобы организовать заговор и совершить переворот, нужно обладать подходящим происхождением, преступным умом и влиятельными союзниками, сказал мне отец. Но без денег — всего перечисленного будет недостаточно.Я тогда поняла две вещи. Во-первых, что деньги — это не только блестящие кругляшки и долговые расписки. А во-вторых, что надо с особой тщательностью следить за тем, что и кому ты говоришь.Слова — то же золото. За них можно купить, за них можно продать. Их можно разменять на другие слова. И уж точно не стоит пускать их на ветер…
Демонице мы доверяли больше, чем внешнему виду торта, а потому шустро натыкали туда свечки.
– А почему шесть? – подозрительно уточнил оборотень.
– Потому что столько нашли, – развела руками я.
– По уровню интеллекта, – мстительно выдвинула свою версию Хельга, явно еще не простив «летающий гладиолус».
– Нет, ну видеть, чтобы от моего внимания девушки топились, мне еще не приходилось, – почти виновато пробормотал оборотень. – Было один раз, что на дерево забралась, но я тогда был на четырех лапах, и она, кажется, приняла меня за медведя.
– Просто признайся, что тебе нравится, когда я тебя ношу.
– Просто признайся, что тебе нравится меня нести, – передразнила я и удобно обхватила его за шею, не открывая глаз.
– Мы вас догоняли! – радостно объявила она.
– Надо было догонять погромче, – недовольно фыркнула Хельга. – И топать!
– Пантеры не умеют топать, – развел руками оборотень.
– Значит – мяукать! Один мявк – я иду, два мявка – спасайся, кто может! – Некромантка подумала удар сердца, а потом махнула рукой. – Впрочем, в твоем случае это одно и то же.
Утешало только то, что Янтарь — это вам не бродяга без роду и племени, и принц Закатной Империи не может просто взять и бесследно пропасть! (Надеюсь…) Поэтому однажды он найдется, и тогда я тоже его найду, и все скажу! Сначала, что люблю, потом, что он дурак.
Или наоборот.
Я с тоской посмотрела в окно, размышляя, что же лучше звучит: «ты дурак, но я тебя люблю» или «я люблю тебя, но ты дурак». Небо тоже хмурилось, наверняка озадаченное подобным вопросом.
— Ледышка, я по глазам вижу, ты задумала какую-то гадость, — произнес Янтарь, стоило нам оказаться в центре зала. И это были первые слова, сказанные им в мой адрес со вчерашнего дня.
— Пока только мечтаю ее задумать, — отозвалась я, положив руку ему на плечо.
— Тебе тоже показалось, что этому торжеству не хватает огонька?
— Как водник, я бы выразилась иначе, но — да.
Хотя было бы здорово, если бы эту тишину сейчас разрезал залихватский свист, и с одной из заснеженных крыш сорвался бы гибкий силуэт благородного разбойника, спасающего принцессу из лап злого Императора. Он бы умчал меня в темный-темный лес, где нас никто не найдет. И мы стали бы жить в хижине у озера, он — охотиться на кроликов, а я — варить из них супчики, пока смерть или злой, как демон, Император не разлучит нас…
— Есть хочу, — решила я и направилась к столам, уставленным всевозможными блюдами.
— А потом говорят, что у мужчин только одно на уме, — хмыкнул Янтарь, следуя за мной по пятам.
— Да ты на принца стал похож, — удивления я все-таки не сдержала.
— Да? — мрачно переспросил Янтарь. — А я думал, на идиота.
Я хихикнула и уже даже как-то привычно приняла предложенный локоть.
— Как же им это удалось? Сделать из тебя приличного человека?
— С трудом.
Я провела кончиками пальцев по корешкам, мимоходом читая названия. Если верить, вдохновляющим: «Тридцать способов безболезненно умертвить безнадежного больного» и «Паразиты кожные, внутренние и наружные» — здесь были собраны книги по медицине.
— Я-то думала, ты только мне жизнь отравляешь. А оказывается, родителям от тебя тоже доставалось?
— Не волнуйся, ты моя любимица. По количеству доставленных мной неприятностей с тобой никто не сравнится.
— Эй! — повторил Янтарь, присаживаясь рядом со мной на корточки и пытаясь заглянуть в глаза. — Ледышка, это запрещенный прием! Я не знаю, что делать с плачущими женщинами! Давай мы вернемся к той стадии, когда ты роняла на меня сосульки?
— Да, — я кивнула. — Скажите… а нет совсем никакого способа оставить меня в школе после выпуска?
— Видишь ли, лично я, несомненно, не имею ничего против. Но… ты же понимаешь, что ни тебе, ни мне не позволят этого сделать?
— Школа официально считается независимой от императорской власти, — пробубнила я, не столько надеясь его переубедить, сколько оттянуть момент, когда поражение будет окончательно признано.
— Считается. Официально, — согласился ректор. — А ты официально считаешься принцессой суверенной провинции, вольной творить все, что душе угодно. И как? Получается?
— С точки зрения артефактики дело более чем однозначное, капитан, — безмятежно отозвалась женщина, поворачиваясь к вервольфу.
— Вы же сказали, что для того, чтобы разобраться, вам потребуется несколько часов, а может, и дней! — вмешался в разговор Валлоу.
— Вы интересовались «Сколько можно копаться?», господин подполковник, — надменно отозвалась мастер Алмия, по-кошачьи сузив глаза. — И я предельно честно вам на этот вопрос ответила. Копаться — можно долго.
Шантей женился, так думала я, вваливаясь полупьяная к себе домой в два часа ночи.
Мерзавец, как он мог?!
Две из четверых собравшихся в особняке Корвинов дам рыдали. Бес их подери, они действительно рыдали! Да, две из трех моих приятельниц — уже матери, включая одну из рыдавших. Третья Диана. Четвертая — я.
Но как он мог жениться, а?
Вот ведь подлец. Он же всего на пару-тройку лет старше. И вот — женился! Теперь меня дома совсем съедят. Живьем.
В ближайшее время мне в родовом особняке семейства Алмия лучше не появляться. Там будет стоять вой и нудеж. «Даже Шантей женился, а ты-ы-ы!». И мои вялые огрызания на тему того, что жениться я не могу при всем желании, ни на кого не произведут ни малейшего впечатления…
Свою работу я любила. В основном потому, что любила артефакты. Злые языки поговаривали, что куда больше людей. В принципе, злые языки в кои-то веки были правы, и я даже не планировала с этим спорить — в конце концов, видели вы когда-нибудь артефакт, который лжет, ворует, сплетничает или просто раздражает своей невыносимой тупостью? Нет. А человека? Вот то-то же.
У девицы на портрете было такое выражение лица, словно она только что проглотила огромный кол и, несмотря на перенесенные неудобства, этим достижением была чрезвычайно горда и теперь имела право смотреть на окружающих, как на грязь.
Нет, определенно мой портрет, висящий в холле управления среди портретов прочих сотрудников, мне не нравился.
У меня такого выражения не бывало никогда. Я очень тщательно за этим следила. И если бы я знала, чем обернется для меня вся ситуация, то ни за что не рекомендовала бы для контракта с управлением этого художника, а по совместительству друга детства!
Увидев портрет впервые, я попыталась вызвать приятеля на разговор:
— Нико, она безнадежная стерва!
— Ты стерва.
— Да, но я надежная!