Есть такая странная, больная любовь, которую редко ценят.
– За что ты так не любишь кошек?
– Хм… может, потому, что в мои времена их сжигали?
– В твои времена и женщин сжигали.
– А кто сказал, что я их люблю?
Это самая извращенная версия «Красавицы и чудовища», какую я могу себе представить. Со шлюхой-красавицей и монстром, который вряд ли хоть когда-то был принцем.
Когда власть есть, ее ругают. Когда она действительно плохая, - свергают.
Как чудно некоторые люди выбирают, кого полюбить. Будто руководствуясь внутренним мазохизмом. Чем больнее, тем крепче. Когда я сказал это вслух, конечно же абстрактно и без имён, Вэнди заметила интересную вещь:
— Мы не выбираем, кого любить. И никогда не знаем заранее, будет ли больно. Это как битва с новым врагом — ты не можешь быть уверен, что твоя броня выдержит.
Вероятно. Но у меня такое ощущение, что чаще всего самую лучшую броню просто вскрывают дешевым консервным ножом.
город- как больной неизвестной заразой: никогда не знаешь, что сделает ему хуже.
Нет предметов, которые не чувствуют ласки или злобы.
Книга, особенно написанная от руки, — это тело. Самый лучший способ попросить её открыть тайну — обращаться с ней как с живым существом.
Поищите врага в себе. Он тих. Но всегда движется по вашему следу.
― Я никогда не была красавицей. Но меня всегда тянуло к чудовищам.
Мои привязанности как огонь: сожрав поленья, он гаснет навсегда. И оставляет только золу, в которую уже бесполезно бросать розы.
От "отнесу на руках" ведь недалеко до семерых детей.
Мне определенно есть о чем подумать сегодня. Мыслей столько, что я могла бы открыть вклад, если бы их принимали в банках.
Чудеса, откуда бы они ни исходили, создают не только принцесс. Чаще - монстров.
Похвально, что старался, скверно, что не смог.
— Почему... почему вы так жестоки, мой капитан?
С тех пор, как он в последний раз назвал меня так, казалось... прошла целая вечность. И почему-то, как только прозвучали эти слова, у меня противно защипало в глазах. Отведя их, я спросила:
— Розовая, да?
— Что?
— От тебя ко мне ведь шла розовая нить. И только поэтому ты сейчас так злишься.
Он покраснел и скрестил на груди руки, ничего не отвечая. Я покачала головой:
— Ал, послушай...
— Она будет идти всегда, — упрямо перебил он. — Что бы ты ни сказала. И даже не смотря на то, что ты...
Я молча обняла его и поцеловала в щеку:
— Прости. От меня только зеленая, но... я обещаю, что она тоже будет всегда, Алан.
Сейчас, даже в вечерней полутьме, я видела его лицо — смугловатое, с прямым носом. Светлые волосы падали на лоб, губы были плотно сжаты. Он показался мне очень красивым. Может, из-за этих блестящих пилотских очков на шлеме...
Протянув руку, я убрала с его лица волосы и неожиданно незнакомец открыл глаза. Он взглянул на меня — без малейшего удивления. Слабо улыбнулся:
— Привет, Принцесса...
... чем старательнее скрываешься, тем с большим любопытством за тобой наблюдают и наоборот.
Ведь не так легко одержать верх над человеком, который всё время молчит.
Они работали со взрослыми и работали с одиночками. Но совершенно не работали с теми, кто кого-то любил.
Это, наверно, здорово, когда за тебя хоть кто-то волнуется. Даже мерзкий полицейский.
...всё стало иным и продолжало умирать прямо на его глазах. Умирала страна, умирал город, умирали сложившиеся за много тысяч лет представления о семье. И, кажется, умирание это могло продлиться еще не один год.
Это было странное ощущение. Вокруг дул холодный- ветер, но рядом с летчиком я его совершенно не чувствовала. Было тепло, и мне хотелось прислониться к его плечу, но я не шевелилась. Все-таки он был чужаком. Из другой страны, и...
— Я очень устала, — слова сорвались с губ сами. — Прости, что я тебе говорю, но сегодня я это очень остро поняла. Я не хочу больше быть вожаком. Клыков не хватает.
Теперь его прищуренный взгляд был устремлен вдаль, на озеро. Я потянула Ская за руку:
— Ответь мне хоть что-нибудь.
В ветреной тишине слова прозвучали необыкновенно отчетливо:
— Хочешь, я буду с тобой?
— Всегда?
— Всегда.
Я устала. Я не хочу больше быть вожаком. Клыков не хватает.
- Какой же ты всё-таки дурак, Рихард.
Он пожал плечами:
- Может быть. Но за это не расстреливают.
Она медленно направилась в коридор и уже у двери ответила:
- К сожалению.
Некоторые люди просто не созданы для семьи. Или позже, чем остальные, убеждаются, что она нужна им.