Но ведь логика - не инструкция к кофеварке
Запахло свежемолотыми зернами - аромат, отделяющий день от ночи.
В эпоху, где больше никому ничего не интересно, мы утопаем в информации о совершенно ненужных нам людях. И если захотим, можем запросто узнать о них что угодно. Но только все равно не узнаем, что это за люди. Сами они так и останутся для нас неизвестны и непредсказуемы.
Жизнь в одиночестве скучна до невозможности.
Почему, к своему несчастью, пострадавшие не могут обойтись только болью самого инцедента, а вынуждены терпеть и жуткое по сути своей "вторичное бедствие", иными словами - насилие, порождаеиое обычным обществом.
Но нужно было жить дальше, чтобы преодолеть в себе этот страх. Не сделаешь этого - так и останется навсегда сознание жертвы, которое однозначно повлияет на твой характер. Я так и решил: необходимо побороть в себе это настроение, чтобы плохая сторона меня не стала противницей стороны хорошей.
Жить, не признавая в себе глубокую душевную рану, в каком-то смысле может оказаться опасным.
Накануне происшествия мы ужинали всей семьей и говорили: разве это не счастье? Собраться всем вместе, есть, болтать на разные темы?.. Маленькое-маленькое счастье. Но уже на следующий день все перевернулось вверх дном. Какие-то люди лишили нас этой мизерной радости.
Если вы потеряете свое «Я», вы утратите основную нить повести о самом себе. Но человек не может долго жить без истории своей жизни [...] Вы автор этой повести и одновременно ее действующее лицо. [...]
Ну а как насчет вас? (Я употребляю «вы», но, само собой, включаю и самого себя.)
Вы кому-то (чему-то) отдали часть своего «Я» и получили взамен этого повесть? Вы уступили часть своей личности некой системе? Если это так, система эта когда-нибудь потребует от вас совершить какое-то «безумство»? Повесть, которую вы сейчас имеете, — действительно ли она ваша? И свои ли сны вы видите по ночам? Не могут ли они быть видениями какого-то другого человека и в какой-то момент превратиться в кошмар?
[…] почти вся моя поездка проходит в переполненном вагоне. […] нечего и рыпаться. Остается только неподвижно стоять. Оказавшись в вагоне, стою недалеко от входа. Можно к кому-нибудь слегка прислониться и стоя поспать… Да-да, стоя дремлю. Причем не только я – многие. Тихо так закрывают глаза. Все равно не пошевелиться. Хорошо, приятно… Закроешь глаза и покачиваешься вместе со всеми.
Вы проснулись как обычно, умылись, позавтракали, оделись и пошли на станцию. Погрузились в как всегда переполненную электричку и поехали на работу. Все так заурядно. Утро, похожее на множество других. Еще один незаметный день в потоке жизни.
Социальная система, к которой мы принадлежим, стремится подавить стремление к достижению личной автономии. В большей или меньшей степени я чувствую это на себе, и, думаю, вы тоже, несомненно, в какой-то степени это испытываете. Если говорить откровеннее, хоть вы и стремитесь к свободному образу жизни, выдвигая собственные жизненные ценности, общество вам не позволит достичь этого. Торчащий гвоздь забивают.
Сколько ни упихивай вглубь сознания, кошмары опять неожиданно вылезают наружу.
Беседовать с человеком, в котором не нравится ничего, - неприлично.
Мир -то, что отражается в каждой паре глаз.
Все любят своеволие, но страшатся свободы.
Необходимость убийств во имя зла ничтожно мала. В сравнении с этим подавляющее число убийств - во имя добра. Как и войны тоже. Опасно, если добро развернется во всю свою мощь.
Все очень любят наказывать того, от кого не пострадают сами.
Люди становятся старше, набираются знаний, опыта, но внутреннего развития у них никакого. Они меняются внешне, приобретают поверхностные знания, а во всем прочем остаются как дети.
Вообще у меня такой характер: стоит за что-то мыслью зацепиться, всю голову себе изломаю. «Обойдется как-нибудь» – это не для меня. Мне обязательно надо все разложить по полочкам – что понятно и что непонятно. Узнаешь что-то новое, и тут же рождается десяток новых сомнений. И пока от них не избавишься, дальше двигаться невозможно.
Я считал, что единственный выход в моем положении - идти до конца своей дорогой.
К двадцати годам у меня накопилось порядком философских заключений такого рода. Я погружался в раздумья и мог просидеть так отрешенно часов шесть. Это и есть для меня «учиться». А то, чему учат в школе, – это вроде погони за отметками.
Иногда я пробовал заговорить об этом с приятелями, но разговора не получалось. Подойдешь к кому-нибудь потолковее и слышишь восторженный ответ: « Ну ты даешь! Надо же до чего додумался! Это круто!» И все. Людей, с которыми можно вволю наговориться о самом интересном, мне что-то не попадалось.
[...] общество будоражат как правило «хорошие парни». Плохие ничего подобного сделать не могут. Если среди «плохих парней» и есть убийцы, то их единицы. В основном губят людей добропорядочные личности. Часто приходится слышать, что убитых из злых побуждений можно сосчитать по пальцам, а большинство убийств происходит во имя справедливости. Выходит, сделать что-либо благое – весьма непростое дело.
Попались мне как-то на глаза ножницы, и вдруг пришло в голову: ведь их кто-то делал. Взрослые люди занимались этими ножницами, старались, чтобы вышло получше, но когда-нибудь эти ножницы непременно сломаются. И так случается со всеми предметами, имеющими форму. И с людьми тоже. В конце концов все они умирают. Все в этом мире движется прямиком к своей гибели, и назад пути нет. Иначе говоря, гибель – космический закон. Вот такой вывод возник у меня в голове, и с тех пор я по жизни пессимист.
Я переживал какую-то внутреннюю философскую коллизию, чувствовал неудовлетворенность собой.[...].Я люблю подумать, покопаться в себе. Такой характер. Очень восприимчив к тому, что происходит вокруг. А философская коллизия - это вот что: ты знаешь, что надо делать и как, и при этом понимаешь, что не сможешь. И начинаешь себя ненавидеть.