Контроль есть основа всякого управления.
Взявший на себя бремя власти, должен уподобиться пауку – везде иметь глаза и руки, оставаясь в тени.
Если вы не видите меня, это вовсе не означает, что я не вижу вас.
Облегчать душу нужно вовремя, иначе, отяжелев от секретов, больших и мелких грешков, она утянет вас на самое дно. Я знаю, о чем говорю, – я не успел. Возможно, рядом просто не было подходящего человека.
Смерть одного человека незначительна для истории, но иногда именно она способна запустить чудовищный механизм, крутящий колесо судьбы. А потому нет маленьких смертей и нет ненужных. Все, что происходит, лишь приближает нас к финалу.
Месть? Месть – это хорошо. Она уничтожает душу.
Мы надеваем на себя маски по разным причинам. Они помогают нам скрываться, защищаться, обольщать и обманывать. В этом вся человеческая суть. Однако важно запомнить лишь одно – однажды настанет время, когда собственного лица уже не останется. Для этого полезно иметь рядом того, кто напомнит вам, какой вы на самом деле, если вы сами уже об этом забыли.
Одиночество преследует нас с самого рождения. Мы вольны думать, что это не так, что мы окружены людьми, что мы важны и необходимы. Но наедине с собой, закрывая глаза, мы оказываемся лицом к лицу с черной зияющей пропастью, которую кто-то давно назвал человеческой душой
Основное назначение всех историй – нести в себе какие-то жизненные уроки. Но бывают такие истории, главный урок которых в том, что их лучше совсем не знать.
Можете ли вы назвать себя человеком с кристально чистой совестью? Я нет. И ничуть не покривлю душой, если скажу, что жизнь – это огромный шкаф, в котором год от года только прибывает скелетов. Его красивые зеркальные дверцы отражают лишь то, что наши глаза хотят видеть. А они частенько ошибаются.
Знание - сила, а сила - это ответственность!
Знаменитый курсант Герман? Поздравляю, вы едва не загнали себя в могилу. В следующий раз старайтесь лучше.
- Сколько пальцев? - Вижу много, а так смею предположить, что пять.
- Ну и как оно? - спросил Рене, от души хлопнув Германа по спине. - Чувствуешь себя важным и нужным с этой симпатичной бумажкой в руках?
Герман посмотрел на диплом, конечно же с отличием, и пожал плечами:
- Не особо.
– Все заткнулись. – Голос Эрно, хоть и был довольно тихий, легко перекрыл все волнения. – Замечательно. Говорить можно, когда я спрошу, выходить можно, когда я разрешу. Задавать вопросы можно – смотри пункт первый.
– Но как же отпрашиваться, если говорить первому нельзя? – удивился Вуди и озадаченно надул губы.
– Поэтому для идиотов я разделил это на два разных правила.
Вопросы сразу отпали.
– В вашем расписании это занятие числится как «Базовые основы теории и практики магических потоков». Так вот, не верьте. Нет такого понятия – теория магии. Есть только практика. И не важно, как хорошо вы изучите эти самые базовые основы, – хрипловатый, точно простуженный, голос учителя изобразил нечто похожее на каркающий смешок, – вооруженные только ими, вы сдохнете в первом же бою. Ах, да, мне же запрещено внушать курсантам такие мысли, как я мог забыть?
Визания защищает Источник и распределяет магическую энергию между обитаемыми мирами в соответствии с тем, что считает справедливостью. А ее, как известно, в реальности не существует.
Люди в большинстве своем настолько глупы и эгоистичны, что влиять на их ограниченный мозг деликатно почти невозможно, а грубое вмешательство способно повредить эти самые мозги окончательно и бесповоротно. Но, само собой, официальная версия сходится на том, что психика разумных существ слишком тонкая и сложно организованная материя, чтобы легко в нее вторгаться.
Каждый сам свою судьбу вершить должен, иначе что эти за жизнь получается?
– Нет никакой пропасти, – улыбнулся Берт и взял Германа за руку. – Я всегда любил тебя, даже не зная, что ты мой брат. И это не изменится никогда. Только теперь мне кажется, что я знаю тебя даже еще лучше и от этого люблю еще сильнее.
С верхней полки послышалось шуршание и недовольный голос Рене едко прокомментировал:
– А теперь целуйтесь. Развели тут слюни-сопли.
Берт засмеялся, и Герман был вынужден признать, что они и правда устроили трагедию на пустом месте. Сигнал будильника разбудил Ситри, она шумно зевнула, вылезла из-под одеяла и потребовала объяснить, что тут происходит.
– Ко мне вернулась память, – сразу сообщил Берт без лишних предисловий. – Точнее, возвращается, но я уже точно помню, кто я и откуда.
Эффект не заставил себя ждать, но был не совсем таким, каким его ожидал Герман. Ситри резко побледнела, почти до синевы, поднялась с кровати и так выпрямила спину, что позвоночник должен был сломаться.
– Все ясно, – сказала она бесстрастным голосом. – Я очень рада, ваше высочество.
И, больше не проронив ни слова, развернулась и вышла.
Даже у Рене не сразу нашлось, что на это пошутить, поэтому он только присвистнул и покачал головой:
– Горячая штучка. Мне показалось или это бабская истерика?
Лучший бой - тот, который ты выиграл ещё до его начала. Иное лишь вопрос грубой силы.
Генри посмотрел на дорогу и остановился как вкопанный, дернув Сорату за локоть так сильно, что едва не уронил.
– Почему мы остановились?
Он огляделся по сторонам, чувствуя что-то, а призраки впереди сомкнули строй. Пути вперед не осталось.
– Вокруг нас толпа подозрительно настроенных призраков, – начистоту сказал Генри, лихорадочно соображая, что делать. – И они почувствовали тебя. Они нас не отпустят.
Духи, все, как один, смотрели на Сорату. Колышущаяся безликая масса, в едином порыве стремящаяся к одному человеку, и лишь присутствие Генри, видящего их, останавливало от нападения. Но долго затишье не могло продолжаться.
Первый призрак отделился от толпы, и на месте лица черты плыли, смешиваясь и собираясь снова. Века посмертия почти изгладили эту несчастную душу из реальности, но что-то продолжало держать их всех тут, превращая в жаждущих крови монстров. Нельзя позволить им добраться до Сораты.
Генри торопливо содрал с руки отцовские часы и упал на колени. Он точно не знал, получится ли, но попробовать стоило – солнце скрылось за низкими серыми тучами, и сумерки наступили гораздо раньше срока.
Каменистая сухая почва была слишком твердой, и пришлось постараться, чтобы прочертить корпусом циферблата достаточно глубокую борозду. Горячая сталь подошла бы лучше, но в таких условиях и чуть теплая, нагретая теплом человеческого тела, вполне сойдет. Когда круг был замкнут, Генри выпрямился и притянут Сорату к себе поближе.
– Держись рядом, как можно теснее, – он тяжело сглотнул, губы сохли от волнения. – Я не знаю, что из этого выйдет, поэтому… прости.
Харука тянула к нему руку, бледную, как и ее лицо, скрытое под слоем белой пудры. Так густо, что не разглядеть знакомых черт. Хотя, кого Сората обманывал? Он почти их забыл, вычеркнул из памяти.
– Если это и правда ты, – сказал он тихо, – то прости меня. Прости.
Она снова качнула головой, на этот раз отрицательно, и подвески в ее волосах тревожно зазвенели.
– Никогда, – ответила она и выхватила из рукава танто.
- Кто-то из нас троих обязательно будет несчастлив, - сказал Генри. - Так получилось, не думаю, что это можно изменить.
- Ты просто боишься признать, что не сможешь быть хорошим для всех, - Кейт отошла к туалетному столику, и Генри увидел ее отражение в зеркале. - Потому что должен быть хорошим только для меня. Только для меня, понимаешь? Этого будет достаточно.
На берегу Генри сразу занялся Соратой. Он не успел нахлебаться как следует, и Генри надеялся, что его знаний и умений хватит, чтобы привести его в чувство. Но он был таким холодным! Белое лицо казалось мертвым. Это было так неправильно. Сората - это жизнь, это то, что заставляло Генри эти два года вставать по утрам, есть и улыбаться. Он был олицетворением всего, что Генри стремился сберечь и сохранить. Его маяк.
- Ты нам так доверяешь? - с неожиданной серьезностью спросила она.
- Мне больше некому доверять.
Хасегава криво усмехнулась.
- Ну что ж, Генри-кун, сражайся с монстрами, с людьми мы сами разберемся.
– Мы правда здесь застряли? – с вызовом спросила Кейт, обращаясь напрямую к Сорате, впервые за вечер. Сората подумал, насколько они с Мицуки не похожи – как Саваки была нежна, юна и наивна, так Кейт была напориста, резка и недоверчива. Но она казалась сильной, и этим странно напоминала ему Кику.
- Я очень много хочу тебе рассказать, Генри, - в голосе Сораты засквозила тоска, но даже в ней улавливалась капелька теплоты. - Действительно много. Слишком долго я держал все в себе. Знаешь, я очень часто разговаривал с тобой.
Он повернулся к Генри - взгляд скользнул по лицу - и Сората снова вернул внимание дороге. Только нижнюю губу закусил:
- Делился своими проблемами, спрашивал совета. Я так и не научился доверять людям, понимаешь?
Генри глубоко вздохнул. Он так боялся пропустить хоть одно слово, что не заметил, как перестал дышать.
- Мне нужен был ты. Мне нужен был… - Сората замешкался на секунду, - “Дзюсан”.