«Боже ты мой, сколько тут панства! – подумал кузнец. – Я думаю, каждый, кто ни пройдет по улице в шубе, то и заседатель, то и заседатель! а те, что катаются в таких чудных бричках со стеклами, те когда не городничие, то, верно, комиссары, а может, еще и больше»
Оксане не минуло еще и семнадцати лет, как во всем почти свете, и по ту сторону Диканьки, и по эту сторону Диканьки, только и речей было, что про нее. Парубки гуртом провозгласили, что лучшей девки и не было еще никогда и не будет никогда на селе.
Да ведь сыр, почтеннейший, когда хорош? Хорош он тогда, когда сверх одного обеда наворотишь другой, – вот где его настоящее значение. Он все равно, что квартермистр, говорит: "Добро пожаловать, господа, есть еще место".
Ведь купец как воспитывает сына? или чтоб он ничего не знал, или чтобы знал то, что нужно дворянину, а не купцу.
Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки.
Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки.
весь Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи.
Бедная Катерина! она многого не знает из того, что знает душа ее“.
– Что лежит, Влас? – Так, как будто бы два человека: один наверху, другой нанизу; который из них черт, уже и не распознаю! – А кто наверху? – Баба! – Ну вот, это ж то и есть черт!
Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам...
Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли.
-Куда? - произнес печальный черт. -В Петембург, прямо к царице! И кузнец обомлел от страха, чувствуя себя подымающимся на воздух.
Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: "А что вы тут делаете, добрые люди?"
весь Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи.
Бедная Катерина! она многого не знает из того, что знает душа ее“.
– Что лежит, Влас? – Так, как будто бы два человека: один наверху, другой нанизу; который из них черт, уже и не распознаю! – А кто наверху? – Баба! – Ну вот, это ж то и есть черт!
Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам...
Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли.
-Куда? - произнес печальный черт. -В Петембург, прямо к царице! И кузнец обомлел от страха, чувствуя себя подымающимся на воздух.
Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: "А что вы тут делаете, добрые люди?"
весь Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи.
Бедная Катерина! она многого не знает из того, что знает душа ее“.
– Что лежит, Влас? – Так, как будто бы два человека: один наверху, другой нанизу; который из них черт, уже и не распознаю! – А кто наверху? – Баба! – Ну вот, это ж то и есть черт!
Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам...
Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли.