- А, дезертиры. У нас тоже. В кавалерии! Как бы назвать человека, который бросает свою лошадь? - Пехотинцем?
У них там много новаторских идей в области медицины. Например, они считают, что в результате лечения пациентам должно становиться лучше.
— Когда я умру, — сказал Газон, осматривая пациента, — повесь на моей могильной плите колокольчик. В кои-то веки смогу с чистой совестью лежать и не дергаться, когда звонят.
Если люди собираются вместе, чтобы поговорить о свободе, равенстве и братстве, ничем хорошим это не кончится.
"Странно, - подумал Ваймс, возвращаясь в караулку, - но я, скорее всего, правда могу на него положиться. Шнобби может спереть что угодно или выкинуть ещё какой-нибудь фортель, однако он не плохой. Ему можно доверить собственную жизнь, но только дурак доверит ему хотя бы доллар".
Стоит человеку сломаться, ломается все. Так устроен мир. Да, обстоятельства могут тебя согнуть, а если хорошенько припечет, то и скрутить в бараний рог. Но нельзя, чтобы они тебя сломали. Потому что сломаешься ты — и начнет рушиться все, пока вообще ничего не останется. Все решается здесь и сейчас.
В девяти случаях из десяти волшебство - это всего лишь знание некоего факта, неизвестного остальным.
Люди, как правило, готовы сколько угодно ждать спасения своей души, но обед, будьте любезны, подайте в течение часа.
Всегда найдутся люди определенного сорта, готовые восхищаться человеком, у которого хватает духу быть по-настоящему плохим.
Народ, радеющий о благе Народа, всегда ждет разочарование. Очень скоро выяснится, что Народу вовсе не свойственно испытывать признательность к своим благодетелям, равно как не свойственны ему дальновидность и послушание. Зато Народу присущи глупость и нежелание что-либо менять, а любые проявления разума его пугают. Таким образом, дети революции всегда сталкиваются со старой, как мир, проблемой: сменив правительство, они обнаруживают, что менять надо было не только правительство (это-то само собой), но и народ.
В большинстве книг о ведьмовстве написано, что ведьмы работают нагишом. Это потому, что большинство книг о ведьмовстве написали мужчины.
За испанскую инквизицию Кроули получил благодарность. Он и правда был в то время в Испании, большей частью околачиваясь в тавернах, выбирая места поживописнее, и знать ничего не знал, вплоть до того момента, пока ему не сообщили о занесении благодарности в его личное дело. Он отправился посмотреть, что к чему, вернулся, запил и неделю не просыхал.
Зло, как правило, не дремлет, и, соответственно, плохо понимает, почему вообще кто-то должен спать.
Кроули (Ангел, не то чтобы Падший, а скорее Тихонечко Спустившийся)
Кто-то сказал, что цивилизацию от варварства отделяют двадцать четыре часа и два приёма пищи.
В последнюю тысячу лет ему иногда хотелось послать в Преисподнюю письмо примерно следующего содержания: «Слушайте, здесь, наверху, уже можно прекращать работу; можно вообще закрыть Дис, Пандемониум и прочие адские города и перебраться сюда на постоянное место жительства; мы не можем сделать ничего, чего они сами уже не сделали, а они делают такое, что нам и в голову никогда бы не пришло, причем нередко используют электричество. У них есть то, чего нет у нас. У них есть воображение. И, разумеется, электричество».
Первый раз он [Кроули] услышал о том, что надо говорить с растениями, в начале семидесятых по Четвертому каналу Би-Би-Си, и решил, что это замечательная идея. Хотя, пожалуй, вряд ли можно было назвать то, что делал Кроули, разговором.
На самом деле он вселял в них страх гнева господня.
Точнее, страх гнева Кроули.
Кроме того, каждые два-три месяца Кроули выбирал растение, которое росло слишком медленно, или умудрялось подцепить серую гниль, или начинало сохнуть, или просто выглядело не слишком хорошо по сравнению с соседями, и показывал его всем остальным.
– Попрощайтесь со своим товарищем, – говорил он им. – Он сломался…
Потом он уходил из квартиры с осужденным под мышкой и возвращался через час-полтора с большим пустым цветочным горшком, который оставлял где-нибудь на видном месте.
И растения у него были самые роскошные, цветущие и красивые во всем Лондоне. И самые запуганные.
Придя в мир, полный неприятностей и опасностей, человек посвящает львиную долю энергии тому, чтобы сделать его еще хуже.
Именно в этот момент проснулось Дитя А, и разразилось добротным, отборным рёвом. <...>
- Добро пожаловать в наш мир, - устало сказал мистер Янг. - Потерпи, привыкнешь.
Не в кости играет Бог со Вселенной; он играет в неописуемо сложную игру, которую сам и придумал. С точки зрения всех прочих игроков (то есть просто -- всех), это все равно что играть в крайне запутанную разновидность покера при неограниченных ставках в абсолютно темной комнате перевернутыми картами, причем с Крупье, который не объяснил вам правил и все время загадочно улыбается.
Будущее представляется черным, мрачным и ужасным. Никакого света в конце туннеля - а если он там и есть, то это встречный поезд.
Вообще, люди в большинстве своем не так уж злы. Они просто слишком увлекаются новыми идеями. Интересно же влезть в высокие сапоги и расстрелять кого-нибудь, или принарядиться в белые простыни и кого-нибудь линчевать, или натянуть вываренные джинсы и сбацать кому-нибудь на гитаре.
Она была прекасна, но красотой лесного пожара: восхитительное зрелище издали, и не дай Бог оказаться поблизости.
У большинства из тех, кто видел Азирафеля в первый раз, складывалось о нём следующее впечатление: во-первых, что он англичанин; во-вторых, что он весьма умён; и в-третьих, что он настолько голубой, что любой тропический остров нанял бы его, чтобы подсвечивать небо в разгар туристического сезона. Два мнения из этих трёх были не верны: небеса не Англия, что бы там себе ни думали некоторые поэты, а ангелы не имеют пола, если только всерьёз этим не озаботятся. А вот умён он был - это правда.
Он был в таком настроении, в котором обычные люди начинают жечь ведьм.