Детская память, как летняя зарница: вспыхнет, накоротке осветит все и потухнет.
Шустрый такой парнишка, а вдруг чего-то притих, задумался и нет-нет да и взглянет на меня из-под длинных своих загнутых кверху ресниц, вздохнёт. Такая мелкая птаха, а уже научился вздыхать. Его ли это дело?
а мои невыплаканные слезы, видно, на сердце засохли. Может, поэтому оно так и болит?..
– А на что я тебе? – А на всю жизнь.
Со стороны глядеть - не так уж она была из себя видная, но ведь я-то не со стороны на нее глядел, а в упор.
Прошлое — вот как та дальняя степь в дымке. Утром я шел по ней, все было ясно кругом, а отшагал двадцать километров, и вот уже не отличишь лес от бурьяна, пашню от травокоса…
Мои невыплаканные слезы, видно, на сердце высохли. Может, поэтому оно так и болит?
Какие же это плечи нашим женщинам и детишкам надо было иметь, чтобы под такой тяжестью не согнуться? А вот не согнулись, выстояли!
Ох, браток, нелегкое это дело понять, что ты не по своей воле в плену. Кто этого на своей шкуре не испытал, тому не сразу в душу въедешь, чтобы до него по-человечески дошло, что означает эта штука.
До самой смерти, до последнего моего часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда ее оттолкнул!..