По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение. В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в...
Люди смотрят на нее еще минутку. Пожимают плечами. Начинают расходиться, снова натягивая на себя оболочки непричастности и равнодушия улицы.
— Ты знаешь «lmagine» «Леннона? — спросила Тамар и заметила, как его глаза улыбнулись где-то в самой глубине. Легкая дрожь на дне двух серых потухших озер.
Как же права была мама, заявившая однажды, до чего ее бесит то, что для получения профессии родителя, самой важной и трудной профессии на свете, не надо сдавать даже плевого экзамена.
Мальчик по имени Асаф бежит вперед, а его мысли путаются далеко позади.
"иногда гораздо оскорбительнее, когда тебя любят по ошибке, чем когда ненавидят по делу."
Для того, чтобы заниматься самой трудной и ответственной профессией – быть родителями – не нужно проходить никакой приёмной комиссии или самого маленького экзамена.
Бывают в жизни моменты, с горечью твердила она себе, когда человек остаётся один на один с судьбой.
— Такие уж они, эти художники, — рассмеялся Носорог. — Ты с их заморочками лучше не спорь. Нет для них ни бога, ни чёрта, одно искусство на уме...
Счастлив тот человек, что может быть заперт сам с собою в одной комнате.
Раньше я много плакала, и была полна надежд. А теперь я много смеюсь, но чувствую лишь отчаяние…
— Можешь именовать это снобизмом, — горько прошептала Тамар в Динкину шерсть, — но на самом деле это просто отверженность. Неужели ты думаешь, что я нарочно? Но так уж меня сделали, я не могу по-настоящему присоединиться ни к кому. Это факт. Как будто у меня в душе не хватает той самой части, которая прикрепляется к кому-нибудь другому. И в конце концов у меня всё разваливается — семья, друзья. Всё.
Чтобы у меня были большие глаза, клянусь до конца своей жизни смотреть на мир с удивлением.
Бывает минута, когда делаешь один малюсенький шажок, всего на волосок в сторону от привычной дорожки, и после этого ты уже обязана шагнуть туда и второй ногой, и вот ты уже на неведомом пути. И каждый шаг более или менее логичен и следует из предыдущего, но ты вдруг просыпаешься в каком-то кошмаре.
А я, наверное, всегда буду влюбляться в кого-нибудь, кто любит кого-то другого. Почему? А вот так. Потому что я специалистка по влезанию в безнадёжные ситуации. Каждый в чём-нибудь специалист.
Как вообще можно жить, узнав, что случилось в холокост?
«Коли суждено мне вовек не выходить из сего дома, я принесу весь мир в него.»
Она спала, как спят маленькие дети — на спине, свободно раскинув ручки и ножки, всецело доверясь миру.
Шай провел по струнам, подстроил гитару, слегка склонив голову набок и едва улыбнувшись своей слабой лунатической улыбкой — самым краешком рта. Словно он слышал звуки, не доступные никому, кроме него.
Обычно они лучше всего решали свои разногласия молча.
Не бывает глупых историй. Знай же, что всякая история связана во глубине своей с великой истиной, даже если истина нам неведома!