"У подножия вулкана" - роман, действие которого происходит в маленьком мексиканском городке в течение одного ноябрьского дня 1939 г. — Дня поминовения усопших. Этот день — последний в жизни Джеффри Фермина, в прошлом британского консула, находящего убежище от жизни в беспробудном пьянстве. Бывшая жена Фермина, Ивонна, его сводный брат Хью и друг, кинорежиссер Ляруэль, пытаются спасти консула, уговорить его бросить пить и начать жизнь заново, однако судьба, которой Фермин заведомо «подыгрывает»,...
Болезнь не содержит себя только в теле, она содержит себя и там, где общепринято называть «душа».
Свершившееся год назад, в этот самый день, представлялось теперь бесконечно далеким, словно с тех пор прошло целое столетие. Казалось, все это канет, как капля в море, среди сегодняшних треволнений. Но нет, это не так. И хотя трагедия мало-помалу отдаляется и обессмысливается, все-таки ему еще памятны те дни, когда каждая человеческая жизнь имела самодовлеющую ценность, а не забывалась после ошибочного упоминания в коммюнике с театра войны.
- Господи, да если б наша цивилизация хоть на два дня могла протрезветь, она скончалась бы на третий от угрызений совести… -(Хью).
Едва ли не первое покаяние, какое я на себя наложил, состояло в том, чтобы вызубрить наизусть все философские куски из «Войны и мира». Это, понятное дело, было еще до того, как я превзошел премудрости кабалистики и выучился повторять их, как мартышка с Антильских островов. Но, как выяснилось на днях, из всей книги я только и помню, что у Наполеона ляжка подергивалась.
Он закрыл книгу и тут же снова открыл другую; гадание по книге. "Да, боги есть, но в дьявольском обличье", - сообщил ему Бодлер.
Опасная это штука начать разбираться в себе.
Но нужно смотреть правде в глаза: он, консул, падал, падал, все ниже, и вот… но он понимает, что даже теперь еще не долетел до дна. Даже теперь не все кончено. Словно в своем падении он ухватился за узкий уступ, откуда нет возможности ни вскарабкаться наверх, ни спуститься, и он лежит там, окровавленный, оглушенный, а внизу ждет разверстая бездна. Он лежит в пьяном бреду, и вокруг витают призраки, порожденные его воображением.
"… ты рожден жить среди света. Покинув сияющую высь, ты очутился в чуждой стихии. Ты мнишь себя пропащим, но нет, это заблуждение, духи света спасут тебя, вознесут над тьмой вопреки тебе самому, как бы ты ни противился". -(Ивонна).
(...), он в самом деле pelado, он вор — жалкий карманник, который крал у других бесплодные, бредовые идеи, дошел таким путем до неприятия жизни, но фальшивил, носил две или даже три шляпы, пряча под ними пустые абстракции; и вот теперь самая осязаемая из них претворялась в действительность.
Но ведь его назвали и другим словом, companero, оно лучше, гораздо лучше. И это наполнило его ощущением счастья.
(...), стало быть, он все-таки поднялся на этот вулкан, но теперь в ушах у него раздается рев бушующей лавы, ужасный рев, это извержение, или нет, не вулкан, весь мир рушится, извергает в пространство черные скопища людских жилищ, и он падает сквозь все это, сквозь адский, чудовищный грохот миллиона танков, сквозь пламя, пожирающее десять миллионов человек, падает в лес, падает, падает…
ЭПИГРАФ:
В мире много сил великих, но сильнее человека нет в природе ничего. Мчится он, непобедимый, по волнам седого моря, сквозь ревущий ураган. Плугом взрывает он борозды вместе с работницей-лошадью, вечно терзая Праматери неутомимо рождающей лоно богини Земли.Зверя хищного в дубраве, быстрых птиц и рыб, свободных обитательниц морей, силой мысли побеждая, уловляет он, раскинув им невидимую сеть. Горного зверя и дикого порабощает он хитростью, и на коня густогривого, и на быка непокорного он возлагает ярмо.Создал речь и вольной мыслью овладел, подобный ветру, и законы начертал. И нашел приют под кровлей от губительных морозов, бурь осенних и дождей. Злой недуг он побеждает и грядущее предвидит, многомудрый человек. Только не спасется, только не избегнет смерти никогда.Софокл, «Антигона»
ЭПИГРАФ:
И благословил я тогда естество пса и жабы, истинно, восхотел я приять естество пса или жеребца, ибо ведал, что не имут души, обреченной погибели через вековечное бремя Прегрешения или Ада, подобно душе моей. Но хотя я сие зрел, сие чувствовал и сим сокрушен был, безмерно печаль моя приумножилась, ибо сколь ни искал я в душе своей, но не находил там готовности обрести спасение.Джон Беньян, «О благодати, ниспосланной величайшему из грешников». Wer immer strebend sieb bemüht, den können wir erlösen.
"...и единственное величие, какое им осталось, было заключено в трагизме их судьбы".
Даже бездарный поэтический вымысел лучше, чем проза жизни.
Если даже сумеешь выразить в словах, чему подобна безнадежно запоздалая любовь, это не утолит духовной жажды.
Быть трусом и бояться за свою жизнь это совсем не одно и то же.
А ночью разве не их влюбленные голоса оглашали благоухающий воздух на древней земле племен Майя, тревожа лишь призраков? В Оахаке они некогда обрели друг друга.
Вода в бассейне тихонько булькала. Могла бы душа, омытая там, очиститься от скверны или утолить свою жажду ?
На жизненном пути, при подъемах и спусках, так много туманов, и ледяных ветров, и каменных глыб, нависающих над головой.
На что тигру могучие клыки и когти, если настал его смертный час? Или, хуже того, если, предположим, неодолимый удав стискивает его в своих кольцах?
Консул взглянул на солнце. Но в мире не было солнца: это солнце светило другим. И смотреть на него невозможно, как невозможно смотреть в глаза правде.
А в небе действительно сверкала радуга. Правда, и без нее мескаль расцветил бы все вокруг волшебными красками.
— Я избираю ад, потому что… мне там нравится! (...). Мне нравится в аду. Я должен вернуться туда немедля. И вот я бегу. Я уже почти вернулся туда. -(Консул).
ЭПИГРАФ: «Чья жизнь в стремленьях вся прошла, того спасти мы можем». Гёте