Тод Френдли ходит задом наперед и по сходной цене сдает продукты в универсам. Его романтические связи каждый раз начинаются с ожесточенной ссоры, а то и с рукоприкладства. Раз в месяц из пепла в камине рождается открытка от преподобного Николаса Кредитора; если верить преподобному, погода в Нью-Йорке остается устойчивой. В ночных кошмарах Тода Френдли бушует вьюга человеческих душ, тикают младенцы-бомбы и возвышается всемогущий исполин в черных сапогах и белом халате. В голове у него...
Желая сказать "никогда", мы говорим "завтра утром".
«Я все жду, что в мире появится осмысленность. Но она не появляется. И не появится. Никогда.»
Чтобы справиться с болью и страданиями, надо ожесточиться. Причем побыстрее. Самое позднее - прямо сразу.
Не все живое достойно жить
Вот он, подобный бою часов. Голый женский взгляд. Тело ее, как правило, уже голое, но нет ничего голее человеческих глаз; они и кожей-то не прикрыты.
У мертвых тел есть свой, мертвый язык. Он ничего не говорит.
Ох, люди! Мне кажется, нужно обладать большим мужеством или чем-то еще, чтобы вторгаться в других, внутрь других людей. Мы все думаем, что люди вокруг живут в крепостях, в цитаделях, за крепостными рвами, за отвесными стенами, утыканными шипами и битым стеклом. Но на самом деле мы живем в куда более чахлых сооружениях. Выясняется, что мы все – времянки. Или даже нет, можно просто просунуть голову в палатку и потом залезть. Если дадут добро.
Самоубийство — не выбор, правда же. Не в этом мире. Раз уж вы здесь, раз уж взошли на борт, сойти вы не можете. Вам не выбраться.
Не ищите жестокости в старых и немощных. У жестокости ясные глазки и розовый язычок…
На мой взгляд, работа — восьмичасовой приступ паники.