В своем историческом романе «Бич Божий» Евгений Замятин ярко, увлекательно описывает приключения юного Атиллы (V век), будущего легендарного предводителя гуннов и великого завоевателя, прозванного Бичем Божиим. Уже в детские годы, как Вы узнаете из книги, проявился его крутой нрав, несокрушимая воля и призвание властвовать. Мальчишкой оказавшись в Риме в качестве заложника, он вырвется из унизительного плена с твердых решением когда-нибудь вернуться сюда, но уже не одному, а с бесчисленным...
"Самое прекрасное в жизни - бред, и самый прекрасный бред - влюблённость." ("Ловец Человеков")
"Здесь нужно лгать, мальчик",-- сказал он. "Что это -- лгать?" -- спросил Атилла. Горбун обернулся к Адолбу: "Объясни ему ты". Адолб сказал: "Ты помнишь -- мы ходили на лисицу? Ты помнишь -- мы смотрели ее следы?" Атилла увидел гладкий голубой снег, и на нем -- чуть посинее -- следы лисьих пальцев, следы были вывернутые, лисица бежала, пятясь задом. "Она пятилась, чтобы обмануть собак,-- продолжал Адолб.-- Здесь кругом тебя собаки, помни это".
Следует знать, что до Октара той страной владел брат его Мудьюг, который умер, оставив после себя двух сыновей. Но так как эти сыновья были еще малолетними, то вместо них правителем стал Октар. Имена этих сыновей Мудьюга: Атилла и Бледа. Утверждают, что имя одного из них -- Атилла -- происходит из слова, означающего на их языке "железо"...
Мне суждено было видеть его и много слышать о нем, и все, что мне о нем известно, оправдывает его имя. Октар был склонен скорее к подвигам за пиршественным столом, нежели на поле битвы, и потому мы жили с хунами в мире. Но что будет, если теперь власть перейдет к Атилле и если это железо направится острием на Европу?
Горбун посмотрел на Атиллу теплыми как шерсть глазами. "Здесь нужно лгать, мальчик", - сказал он. "Что это - лгать?" - спросил Атилла.
Огромный круглый зал был полон, не было ни одного свободного места. Сотни глаз, не отрываясь, следили за каждым движением великого Язона. Он был в одной шелковой тунике, шелк был алого цвета – чтобы на нем не видно было пятен крови.
На мраморном столе перед Язоном лежала женщина, обнаженная до пояса. Ее круглые груди, белые, с голубыми жилками, едва заметно поднимались и опускались, она, по-видимому, спала. Язон нагнулся к ней, в его руке блеснул нож. Лица зрителей в первом ряду побледнели. Язон ободряюще улыбнулся им чуть подведенными глазами. Потом, взявшись за розовый сосок, он оттянул кожу на груди женщины, сделал ножом незаметное движение – и из разреза брызнула кровь. Женщина не пошевелилась, она продолжала спать.
Басс любил обезьян. Он уверял, что мог бы сделать из них достойных римских граждан, если бы ему дали для этого достаточно времени и денег. Он доказывал, что Бальбурий Медиоланский ошибался, когда видел в обезьянах человеческое прошлое: напротив, это будущее человека.
Эти глаза были теперь всюду. Лица были желтые, мертвые, и только как уголья горели глаза. Они жгли. Они тройными кострами обкладывали подъезды театров, церквей, богатых домов. Они молча смотрели на выходящих. Всем запомнилась одна женщина: она держала на руках завернутого в лохмотья ребенка с почерневшим лицом, она считала его за живого, она его баюкала. Мимо нее бежали, зажимая носы надушенными платками, бежали скорее жить, чтобы до конца еще успеть истратить свое золото, тело, душу. Пили вино, прижимали губы к губам, кричали музыкантам: «Громче!» – чтобы не думать, не слышать…
Атилла спросил Адолба: "Они не ходят - они больные?" Адолб посмотрел на него одним глазом и подумал, потом сказал: "Они - богатые". Но Атилла видел их лица, он знал, что они больные.
"Постыдимся хотя бы зверей. У зверей всё общее: и земля, и источники, и пастбища, и горы, и леса. А человек делается свирепее зверя, говоря эти холодные слова: "То твоё, а это моё".Иоанн Златоуст
Он потушил лампу и высунулся в окно. Каменная река Рим шумел не замолкая. В темноте стояли деревья, белые от цветов, они походили на женщин в ночной одежде.
Они обожали его, они хотели быть как он, но знали, что это невозможно: к нему, как к Богу, можно было стремиться, но достигнуть его было нельзя. И они боялись его, как Бога, хотя он никогда не наказывал никого из них.