В одном томе публикуется знаменитый исторический роман популярного российского писателя, драматурга, киносценариста, лауреата государственных премий — Юрия Германа (1910—1967) — «Россия молодая», посвященный преобразованиямр оссийского государства на рубеже XVII—XVIII веков в эпоху Петра Первого, освобождению русских земель по берегам Балтийского моря, обороне и укреплению северного порта Архангельска.
Нет такого подлеца, который бы, совершая подлость, не говорил, что это ради детей. К черту детей! А если речь идет о детях, то извольте думать не только о своих.
...работаем - никто не видит, а выпьем - всякому видно
Да к Евдохе зайди, золото свое возьми: поп-от, покуда в руки не взглянет, в алтарь не взойдет.
Когда тонут — топора сулят, а как спасутся, то и топорища не допросишься!
Сытая курица и волка залягает.
Ты же видишь, насколько тяжелая и удушливая атмосфера в церкви. Общая подавленность. Раскаяние во всем, в чем только можно. В самой жизни! Самобичевание. И какое-то чудовищное уныние. В ней нет радости, света и позитива. Она не располагает к себе людей, у которых все хорошо, привлекая лишь тех, у которых все плохо.
Похоронишь меня здесь, при дороге. Все веселее: люди едут, какие и песни поют, какие про свои дела толкуют. А на погосте, что ж… лежи с мертвыми…...
С мыслей пошлин не берут!
Бабинька села, сделала строгое лицо: мужикам не перечат, а коли мужик велит слушать — значит, уважает, совета ждет.
- Всякого-то не вздернешь на сук, Сильвестр Петрович. Который поплоше да грошами ворует - того вздернуть дело нехитрое. А вот который на каменные палаты золотом гребет - как его ухватить? Скользкий, небось...
Сытая курица и волка залягает.
Лесть развращает властителей мира к старости, в молодости душа нечувствительна к ней...
В Николо-Корельской обители драгунский поручик Мехоношин, почтительнейше — на иноземный манер — поклонившись игумну, доложил, что с обители для строения цитадели следует двести сорок штук монахов. — Штук? — въедаясь в поручика глазами, переспросил игумен. Мехоношин стоял перед ним неподвижно, одетый во все иноземное, в завитом парике, надушенный, наглый. — Виноват, отче, обмолвился: не штук, но екземпляров. — Екземпляров? — трясясь сухим тельцем, в бешенстве воскликнул игумен. — Да ты что? Ты как смеешь… — А как же выразиться? — недоуменно спросил наглый поручик. — Монаху человеческое чуждо, и смею ли я, грешный, иноков человеками обзывать?
Пришлось и мне обрить браду, нынче утешаюсь - козел бородою длинен, а умом короток.
- Крепость? Что - крепость? Человек - вот крепость истинная, необоримая. Человек!
Что плохому по уши — удалому по колена.
Для щей люди женятся, а от добрых жен — постригаются
Винопитие — оно дело не шуточное, торопясь не делается, с толком надобно…
«Немцы не прямые нам доброхоты, — читал Молчан, — а мы, открыв уши настежь, склонны всем ихним еретическим суесловиям верить. А иноземцы те одно скаредное и богопротивное устремление имеют — как больше прибытку от нас получить и за тот прибыток еще вдесятеро нажиться…
На Руси, говорят, жить - значит служить... А служить, так и голову можно сложить.
С недужного воеводы и спроса нет, с трусливого опрос велик: народ не помилует, голову долой отрубит...
- Жалует царь, да не жалует псарь. Слыхивал такое? А то еще говорят на Руси - царские милости в боярское решето сеются...
Греха бояться — детей не рожать, одначе — рожаем.
Нет ничего более ядовитого, вредного и бессовестного, нежели мятежники.
- Жалью моря не переедешь! - горько ответил Рябов. - Жалеть - не дело делать. Легко...