В судьбе романтического юноши Артура Бёртона немало неординарных событий – тайна рождения, предательство близких людей, инсценированное самоубийство, трагическая безответная любовь, пронесённая через всю жизнь. Роман «Овод» Э.Л.Войнич целое столетие волнует многие поколения читателей.
Монтанелли склонил голову и поцеловал изуродованную руку Овода:
- Артур, как же мне не веровать? Если я сохранил веру все эти страшные годы, то как отказаться от неё теперь, когда ты возвращён мне богом? Вспомни: ведь я был уверен, что убил тебя.
- Это вам ещё предстоит сделать.
- Артур, объясни мне, чего ты хочешь. Ты пугаешь меня, мысли мои путаются. Чего ты от меня требуешь?
Овод повернул к нему мертвенно-бледное лицо:
- Я ничего не требую. Кто же станет насильно требовать любви?
Нельзя даже предвидеть, что принесёт с собой завтрашний день.
Если бы у нас была хоть малейшая возможность изменить то, что сделано, тогда стоило бы задумываться над старыми ошибками. Но раз их нельзя исправить – пусть мёртвые оплакивают мёртвых.
Чувствовать или не чувствовать боль – зависит от твоей воли; он не хочет её чувствовать, он заставит ее утихнуть.
Я боюсь... темноты. Иногда я просто не могу оставаться один ночью. Мне нужно, чтобы рядом со мной было живое существо... что-то осязаемое. Темнота, кромешная темнота вокруг... Нет, нет! Я боюсь не ада! Ад – это детская игрушка. Меня страшит темнота внутренняя... там нет ни плача, ни скрежета зубовного, а только тишина... мёртвая тишина.
Унция свинца – превосходное средство от бессонницы.
Если человек вам не нравится, то всё, что он делает, непременно дурно.
Какое страдание сравнишь с этим: хочешь простить, стремишься простить – и знаешь, что это безнадёжно, что простить нельзя, простить не смеешь.
«Мы всегда годимся на лучшие дела, чем те, что делаем».
Даже и минуты не хочу быть серьёзным, друг мой. Ни жизнь, ни смерть не стоят того.
- Вы были сегодня моим добрым ангелом, но, конечно, это не помешает нам ссориться в будущем
Душа немая, у неё нет голоса, она не может кричать. Она должна терпеть, терпеть и терпеть…
Не задавай вопросов — не услышишь лжи.
Какая вы бледная! Это потому, что вы видите в жизни только грустную сторону и не любите шоколада.
Мы не имеем права умирать только потому, что это кажется нам наилучшим выходом.
Что было-смерти. Будущее-мне.
В счастливые дни много не нагрешишь.
Я верил в вас, как в бога. Но бог - это глиняный кумир, которго можно разбить молотком. а вы лгали мне всю жизнь.
Не о чем пожалеть, не на что оглянуться. Жалкий мирок, полный низкой лжи и грубого обмана, - стоячее болото, такое мелкое, что в нем нельзя даже утонуть.
Вы, такая отзывчивая, жалеете тело в дурацкой одежде с колокольчиками, а подумали ли вы когда-нибудь о несчастной душе, у которой нет даже этих пестрых тряпок, чтобы прикрыть свою страшную наготу?
Жизнь повсюду одинакова: грязь, мерзость, постыдные тайны, тёмные закоулки! Но жизнь есть жизнь — и надо брать от неё всё, что можно.
-...... Да.Горбун мне совсем не понравился.
-А ведь он забавлял публику больше всех
-Вот это самое страшное
-Почему?Не потому ли, что его выходки антихудожетвенны?
-Там все антихудожественно, а эта жестокость....
Он улыбнулся:
-Жестокость?По отношению к горбуну?
-Да... Сам он, конечно, относится к этому совершенно спокойно. Для него кривлянья - такой же способ зарабатывать кусок хлеба, как прыжки для наездника и роль коломбины для актрисы. Но когда смотришь на этого горбуна, становится тяжело на душе. Его роль унизительна - издевательства над человеческим достоинством.
-Вряд ли именно арена так принижает чувство собственного достоинства. Большинство из нас чем-то униженны.
-Да, но здесь... Вам это покажется, может быть, нелепым, но для меня человеческое тело священно.Я ненавижу,когда над им издеваются и уродуют его.
-Человеческое тело?...А душа?
Овод остановился и, опершись о каменный парапет набережной, посмотрел Джемме прямо в глаза.
-Душа? - повторила она, тоже останавливаясь и с удивлением глядя на него.
Он вскинул руки с неожиданной горячностью.-Неужели вам никогда не приходило в голову, что у этого жалкого клоуна есть душа, живая, борющаяся душа, запрятанная в это скрюченное тело, душа, которую заставили служить ему, как рабыню? Вы, такая отзывчивая, жалеете тело в дурацкой одежде с колокольчиками, а подумали ли вы когда-нибудь о несчастной душе, у которой нет даже этих пестрых тряпок, чтобы прикрыть свою страшную наготу? Подумайте, как она дрожит от холода, как на глазах у всех ее душит стыд, как терзает ее, точно бич, этот смех, как жжет он ее, точно раскаленное железо! Подумайте, как она беспомощно озирается вокруг на горы, которые не хотят обрушиться на нее, на камни, которые не хотят ее прикрыть; она завидует даже крысам, потому что те могут заползти в нору и спрятаться там. И вспомните еще, что ведь душа немая, у нее нет голоса, она не может кричать. Она должна терпеть, терпеть и терпеть... Впрочем, я говорю глупости... Почему же вы не смеетесь? У вас нет чувства юмора!
Чем сложнее задача, тем больше оснований сейчас же приступить к ней.
Берите его [будущее], пока оно ваше, и думайте не о том дурном, что вами когда-то сделано, а о том хорошем, что вы еще можете сделать.