Поэт и прозаик Джон Уильямс (1922–1994)» лауреат Национальной книжной премии США, выпустил всего четыре романа, и один из них – знаменитый «Стоунер», книга с необычной и счастливой судьбой. Впервые увидев свет пятьдесят лет назад, она неожиданно обрела вторую жизнь в XXI веке. Переиздание вызвало в Америке колоссальный резонанс. Знаменитая на весь мир Анна Гавальда взялась за французский перевод, и «Стоунер» с надписью на обложке «Прочла, полюбила и перевела Анна Гавальда» покорил Францию....
В ранней юности Стоунер представлял себе любовь как абсолютное состояние бытия, доступное тем, кому улыбнулась судьба; повзрослев, он стал думать о ней как о небесах ложной религии, на которые разумный человек может взирать либо с добродушным неверием, либо с мягко-фамильярным презрением, либо со смущением и ностальгической печалью. Ныне, в среднем возрасте, он начал понимать, что любовь - и не божественная благодать, и не иллюзия; он увидел в ней человеческий акт становления, состояние, которое поминутно и день ото дня творят и совершенствуют воля, ум и сердце.
"Она (война) не только губит тысячи или сотни тысяч молодых мужчин. Она губит что-то в самом народе, и восстановить это потом невозможно. И если войн, через которые прошел народ, слишком много, в итоге остается только грубое животное. Первобытное существо, которое мы — вы, я и другие, подобные нам, — пытались поднять из жижи, где оно барахталось... От филолога нельзя требовать, чтобы он своими руками рушил постройку, которую обязался всю жизнь возводить."
Он думал о том, какую цену год за годом взыскивает с человека земля; а сама осталась, какой была - разве только чуть оскудела, чуть скупее стал урожай. Ничего не изменилось. Их жизни были растрачены на безрадостный труд, их воля была сломлена, ум притуплен. Теперь они лежали в земле, которой отдали жизнь; и постепенно, с годами, земля их примет.
Свою любовь к литературе, к языку, к таинственному выявлению движений ума и сердца через малозначащие на первый взгляд, странные, неожиданные сочетания букв и слов, через холодный черный шрифт, — любовь, которую он раньше скрывал как нечто недозволенное и опасное, он стал выражать — вначале робко, потом храбрее, потом гордо.
- О господи, сказал он. - Как вы все представили! К фактам не придерешься, а правды - ни единого слова.
Но я видел и вижу, к чему привела война. Она не только губит тысячи или сотни молодых мужчин. Она губит что-то в самом народе, и восстановить это потом невозможно. И если войн, через которые прошел народ, слишком много, в итоге остается только грубое животное. Первобытное существо, которое мы, вы я и другие, подобные нам, - пытались поднять из жижи, где оно барахталось.
Надо полюбить, чтобы узнать что-то о себе.
Какими благовоспитанными мы себе кажемся, когда нет повода быть неблаговоспитанными! Надо полюбить, чтобы узнать что-то о себе. Когда я с тобой, я иной раз чувствую себя шлюхой из шлюх, твоей преданной, ненасытной шлюхой из шлюх. Что в этом благовоспитанного?
Ему было сорок два года, и впереди он не видел ничего, что обещало бы радость, а позади почти ничего, памятью о чем он бы дорожил.
Иногда на него, погруженного в книги, накатывало сознание, что он почти ничего не знает, почти ничего не читал; и путь к желанному покою преграждала мысль, что у него слишком мало времени в жизни на все это чтение и на всю эту учебу.
человек, каким ты его полюбил, не равняется человеку, каким ты будешь любить его в итоге.
Любовь и книги, - сказала однажды Кэтрин. - Что еще нужно?
На сорок третьем году жизни Уильям Стоунер узнал то, что многим становится известно гораздо раньше: что человек, каким ты его полюбил, не равняется человеку, каким ты его будешь любить в итоге, что любовь — не цель, а процесс, посредством которого человек пытается познать человека.
Их обоих воспитывали в традиции, так или иначе утверждавшей, что жизнь ума и жизнь телесная, чувственная разделены между собой и, более того, враждебны друг другу; они бездумно принимали на веру, что, выбирая из двух одно, человек всегда делает это за счет другого и в ущерб ему. Что одно может придавать другому полноты и ясности, им никогда раньше не приходило в голову; и поскольку эту истину они вначале испытали на себе и лишь затем осознали, она показалась им их собственным открытием. Подобные опровергнутые расхождения мнения они копили, точно сокровища;так они отделяли себя от мира, навязывавшего им предвзятые суждения, и это помогало им сближаться еще тесней.
Любовь и книги. Что еще нужно?
Его окружали книги и тишина комнаты.
Тебе кажется, здесь у нас есть что-то ценное, что стоит поискать. Большой мир тебя довольно быстро образумил бы. Там у тебя, как и у нашего друга не было бы шансов; да ты и не стал бы сражаться с миром. Ты дал бы ему разжевать тебя и выплюнуть, а потом лежал бы и недоумевал, из-за чего так получилось. Потому что ты всегда ожидал бы от мира чего-то несбыточного, такого, чем он вовсе не желает становиться.
Ты тоже у нас из немощных: мечтатель, безумец в мире, который еще безумный тебя, ты наш Дон Кихот, скачущий под голубым небом Среднего Запада, правда, без своего Санчо. Ума у тебя хватает - во всяком случае, ты умней, чем наш общий друг. Но в тебе есть изъян, скрытая немощь. Тебе кажется, здесь у нас есть что-то ценное, что стоит поискать. Большой мир тебя довольно быстро образумил бы. Там у тебя, как и у нашего друга, не было бы шансов; да ты и не стал бы сражаться с миром. Ты бы дал ему разжевать тебя и выплюнуть, а потом лежал бы и недоумевал, из-за чего так получилось. Потому что ты всегда ожидал бы от мира чего-то несбыточного, такого, чем он вовсе не желает становиться. В хлопчатнике живет долгоносик, в фасоли червяк, на кукурузе гусеница. Ты ни мириться не мог бы со всем этим, ни воевать; потому что ты слишком слаб и слишком силен. В большом мире тебе некуда было бы податься.
Это книга прекрасна от начала и до самого конца и обладает высокой плотностью текста на метод кубический. Наполненность чувствами, ощущениями и смысла настолько высока, что мне сложно было читать больше чем 30-70 страниц в день, чувствуя все то, что хочет выразить и донести автор. Через всю свою жизнь главный герой приносит тусклый огонек свой страсти и любви, всячески пытаясь сохранить и не потерять его.
Автор реалистически, с неким уклоном в пессимизм проводит главного героя через череду жизненных событий. Жизнь главного героя складывается неудачным образом, что отмечает сам Стоунер: не совсем удачная дружба, неудачный брак, плохо закончившаяся, канувшая в жизненный хаос любовь, чутко выстроенный мир двух любимых людей, не выстоявший перед давлением внешнего мира, дочь-алкоголик. Всё, что начиналось так хорошо в итоге заканчивается утратами. Помимо это во внешнем мире также происходят потрясения, войны, в университете ему приходится отстаивать свои принципы и свою точку зрения.
Хотя он редко вспоминал свои годы ранние годы на бунвиллской ферме, под верхним слоем сознания всегда жило ощущение кровная связи с предками, что существование было незаметным, тяжким и стоическом, чья повседневная этика состояла в том, чтобы обращать к не доброму миру непроницаемое, твердое, сумрачное лицо.Именно эта цитата лучшего всего характеризует поведение героя.
Внешне сохраняя спокойствие, бесстрастие и безразличие, некую отреченность внутри главный герой остро чувствует все происходящие события, но не сползает в трясину безнадежности, его личность не разрушается под действием отчаяния.
Стоунер находит утешение в университете, в своем деле, в своей страсти, включающей в себя сознание и тело и выражавшейся то в ухаживании и первых неделях браках, то в любви, то в дочери, то в преподавании. Жизнь проносится мимо глаз главного героя, часто у него возникает ощущение, что он смотрит на все, включая себя со стороны, однако сохраняя самого себя, смиряясь со всеми внешними обстоятельствами тем или иным образом - то становясь безразличным, то обращаясь к страсти, любви, университету. Уильям Стоунер сдержан и смирен до тех пор, пока не задеваются его ценности и важные, имеющие для него значения вещи. Он готов отстаивать их, но это нельзя называть классической борьбой, скорее он просто вынужден её вести в определенных ситуациях, сожалея о том, что никак нельзя без этого обойтись.
Как мне видится, посредством своих персонажей автор показывает то, что происходит с теми, кто не имеет точек внутренней опоры и не может сохранить себя, защитить свой внутренний мир от нещадного внешнего мира.
Роман написан немного сухим языком, он дает ощущения тишины и спокойствия, некоторой отрешенности, которую я почувствовал и разделил с главным героем. Стоунер даже предстоящую операцию и смерть хотел тихо принять, никого не волнуя. В самом конце автор показывет, что не имеет значения была ли жизнь удачной или нет, жизнь и все события важны сами по себе, её оценка ровным счётом ничего не значит, по сравнению с тем, что было прожито и с тем, как и в чем отразилась его личность.
Эта книга стало одной из моих самых любимых книг и я очень хотел бы перенять часть личностных качеств и нести в себе частичку Уильяма Стоунера.
Но вряд ли прочтение этой рецензии сможет верно выразить ту красоту написанного романам и его тихое, спокойное, смиренное повествование, те тихие, спокойные, смиренные чувства и возникающее желание быть похожим на Стоунера.
— Вам следует помнить, — промолвил он медленно, — кто вы есть и на какую дорогу встали, помнить о значении того, что делаете.
И вот <...> предоставило нам университет, для обездоленных мира сего; он существует не ради студентов, не ради бескорыстного поиска знаний, не ради всего того, о чем говорят. Мы творим доводы, оправдывающие его существование, и некоторые из них, какие попроще, какие понятны большому миру, берем на вооружение; но это лишь защитная окраска. Как церковь в Средние века, которая ни в грош не ставила мирян или даже Господа Бога, мы притворяемся, чтобы выжить. И мы выживем - как же иначе-то?
Он достиг той поры существования, когда перед ним встал и делался все более настоятельным вопрос, до того ошеломляющий в своей простоте, что он не знал, как ему с этим вопросом быть. Имеет ли его жизнь сейчас какой-нибудь значимый смысл? Имела ли в прошлом? Он подозревал, что этот вопрос на том или ином этапе жизни встает перед каждым, но сомневался, что перед многими он встает с такой безличной, надчеловеческой силой. Вопрос нес с собой печаль, но это была общая печаль, мало связанная, думалось ему, с его личностью или судьбой; он даже не был уверен, что поводом к этим мыслям послужили события, сделавшие его жизнь такой, какой она стала. Они возникли, полагал он, из-за приращения лет, их породила плотность событий и обстоятельств, дополненных всем тем, что он понял в произошедшем и что из него вынес. Он испытывал мрачное и ироническое удовольствие, говоря себе, что все те скромные познания, какие он приобрел, возможно, ведут к заключению, что в конечном счете все на свете, включая даже сами познания, позволившие ему понять это, бесплодно и пусто и в итоге сводится к вечному, неизменному нулю.
Мы никому не причиняем вреда, мы говорим, что хотим, и получаем за это плату; если это не триумф основополагающих добродетелей, то нечто, черт возьми, довольно близкое к нему.