Война все разрушила, но в солдатскую дружбу мы верили. А теперь видим: чего не сделала смерть, то довершает жизнь, — она разлучает нас.
Героизм начинается там, где рассудок пасует: когда жизнь ставишь ни во что. Героизм строится на безрассудстве, опьянении, риске — запомните это.
Государство дает только тем, кто умеет драть глотку.
Как это близко одно и другое: вчера и сегодня, смерть и жизнь.
Я хочу всегда идти вперед, даже если иной раз и явилось бы желание остановиться.
Удивительно, как даже обыкновенное платье меняет человека!
Вечером мир всегда прекрасней.
Сотня молодых солдат, восемнадцать лейтенантов, тридцать фельдфебелей и унтер-офицеров собрались здесь и хотят снова вступить в жизнь. Каждый из них сумеет с наименьшими потерями провести сквозь артиллерийский огонь по трудной местности роту солдат; каждый из них, ни минуты не колеблясь, предпринял бы всё, что следует, если бы ночью в его окопе раздался рев: "Идут!"; каждый из них закалён несчётными немилосердными днями; каждый из них - настоящий солдат, не больше того и не меньше.
Но для мирной обстановки? Годимся ли мы для неё? Пригодны ли мы вообще на что-либо иное, кроме солдатчины?
– Господин директор, – начинает своим обычным ясным голосом Людвиг, – вы видели войну другую: с развевающимися знаменами, энтузиазмом и оркестрами. Но вы видели ее не дальше вокзала, с которого мы отъезжали. Мы вовсе не хотим вас порицать за это. И мы раньше думали так же, как вы. Но мы узнали обратную сторону медали. Перед ней пафос четырнадцатого года рассыпался в прах. И все же мы продержались, потому что нас спаяло нечто более глубокое, что родилось там, на фронте: ответственность, о которой вы ничего не знаете и для которой не нужно слов.
Что выходило в истории из хороших учеников? В тепличных школьных условиях они проживают короткую не настоящую жизнь, тем выше вероятность того, что впоследствии их уделом станут посредственность и угодливая незаметность. Историю двигались вперед только плохие ученики.
Вот так везде: героями извольте быть, а про вшей никто знать ничего не хочет.
После стольких лет на чужбине мы представляли себе возвращение домой иначе. Мы думали, нас ждут, а теперь видим, что все по-прежнему заняты только собой. Жизнь шла и идет, как будто мы тут лишние.
Горе миллионов за героизм единиц - слишком дорого.
Ах, как трудно прощаться! Но возвращаться иногда еще труднее.
Может быть, войны не прекращаются оттого, что никто не в состоянии до конца прочувствовать страдания другого.
За героизм немногих страдания миллионов – слишком дорогая цена.
Ах, любовь — факел, летящий в бездну, и только в это мгновение озаряющий всю глубину ее!
Изгнанный из рая в рай не вернется.
Но теперь, когда мы уже знаем, что не сегодня завтра будет мир, каждый час весит в тысячу раз больше, каждая минута под огнём тяжелее и дольше всех последних лет.
Сколько времени прошло? Годы? Недели? На горизонте туманно, далёкой грозой зависло прошлое.
Там царила грубость, мама, но там была сердечность.
Oдин никогда не может до конца почувствовать, как страдает другой.