Третья мировая стерла человечество с лица Земли. Планета опустела. Мегаполисы обращены в прах и пепел. Железные дороги ржавеют. Спутники одиноко болтаются на орбите. Радио молчит на всех частотах. Выжили только те, кто, услышав сирены тревоги, успел добежать до дверей московского метро. Там, на глубине в десятки метров, на станциях и в туннелях, люди пытаются переждать конец света. Там они создали себе новый мирок вместо потерянного огромного мира. Они цепляются за жизнь изо всех сил и...
Людям же очень важно как-то себя называть. Считать себя кем-то. Очень важно с кем-нибудь бороться. И мы идем им навстречу. У нас же не тоталитарное государство! И мы предлагаем им самый широкий ассортимент: хочешь громить уродов, Железный легион ведет призыв. Мечтаешь о бесплатной пайке и об общем деле – беги на Красную Линию. Не веришь ни во что, хочешь просто делать бизнес – эмигрируй на Ганзу. Интеллигент? – фантазируй об Изумрудном городе, а штаны протирай в Полисе. Удобная ведь система.
И снова бой. А гёрл нам только снится.
Простить нельзя, а забыть можно. Все с собой договариваются.
Им все, что старше двадцати – уже сразу сорок.
Если на всё есть готовые ответы, значит, кто-то их для тебя подготовил.
«Жратвы всегда должно быть только на сегодня, и всегда в обрез. На голодный желудок мечтается о понятном. Надо уметь балансировать. Дашь отожраться - у них несварение и самомнение шкалит. С кормом не рассчитаешь - они власть крушат. Ну или то, что понимают, как власть...»
У всех есть, кого вспомнить. По триста теней на человека. Только и ждут, чтобы ты о них подумал. Расставят свои силки, установят растяжки, лесочки протянут, паутинки - и ждут. Кому велосипед бесколёсый напомнит, как детей учил по двору ездить, кому чайник засвистит - точь-в-точь как у родителей на кухне, когда в гости приходил обедать и делиться жизнью. Моргнёшь - и в тот самый миг между сейчас и сейчас вдруг глаза видят вчера, и видят их лица.
С годами, правда, всё хуже видят. И ладно.
Неважно уже давно было, кто начал ту войну. Неважно было, с чего она началась. Для чего? Для истории? Историю победители пишут, а тут некому было писать, да и читать скоро некому будет.
Каждый верит в то, во что ему удобней.
Страшно сделать что-то необратимое.
Библия для тех, кто не верит. Чтобы их убеждать. А если просто веришь, и все, тогда все эти сказки мимо тебя.
Вроде и может один человек мир изменить, но чуть-чуть только; мир – тяжелый, как поезд метро, его особо не подвинешь
Иди сюда, дед. Двинешь один туда через Сретенский. У тебя паспорт, у тебя глаза добрые и борода, как у Деда Мороза, у тебя курица идиотская, тебя не тронут.
Это ваше беспамятство – наше благословение, конечно. Никто ничего не помнит. Народ однодневок. Вчерашнего дня как будто и не было. И о завтрашнем дне никто думать не хочет. Сплошное сейчас.
- А толку майора валить? - возразил Лёха. - Майоров хоть жопой жуй. Завалишь майора - только капитана обрадуешь. Валить сразу маршалов нужно.
Человек просто устроен. Шестерёнки в башке у всех одинаковые. Вот тут - желание жить получше, вот тут - страх, а вот тут - чувство вины. А больше в человеке никаких шестерёнок нет.
Если время некому считать, оно останавливается.
Я за вас сдохнуть готов был, а тут и сдохнуть-то не за кого.
Потому что человек - ссыклив и тосклив. Легко решить, трудно решиться.
Сталкеры в мародерство не верят. Сталкеры верят в такое: взял у покойника снарягу – считай, помянул. Ему все равно со снарягой лежать бессмысленно и тоскливо. Ему приятней, если она еще хорошему человеку послужит.
-Зачем сюда всех-то пускать? Это храм. Святилище.
-А я?
-А ты. Ты блаженный, Артём. Юродивым в храм можно. Им и чудеса показывают.