После операции на сердце у организма двенадцатилетнего Шурки появилась невероятно мощная способность к регенерации. Но почему? Увлекательная история о приключениях, которые пережили Шурка и его новые друзья.
У него пушисто щекотало в груди.
Стреляли часто и повсюду. Рэкетиры - в своих непослушных клиентов и друг в друга, гаишники в угонщиков, бандиты - в милиционеров, милиционеры - в бандитов и случайных прохожих - по ошибке. В последнем случае - всегда метко.
А Женька… Ему же ничего от неё не надо. Пускай только смотрит по-хорошему. Да иногда касалась бы кончиком косы его локтя или плеча…
Он зажмурился и прошептал:
- Я же… ничего. Просто… чтобы она – как сестрёнка…
И баба Дуся вдруг сказала, как Женька, - без насмешки, ласково:
- Глупенький…
А он не глупенький был, а счастливый… Встал. Крутнулся на пятке.
- Баб-Дусь, всё аккуратненько в самый раз! Шей!
- Значит… я вместо него теперь, да?
Шурка сразу понял, что ляпнул глупость. Но Платон не рассердился. Тем же снисходительным Женькиным тоном разъяснил:
- Не бывает человека «вместо». Он – это он, а ты – это ты…
Зато цветет иван-чай…
В мире Великого Кристалла происходила трагедия – крошечная, но такая же страшная, как гибель галактики. Для бесконечного пространства все равно: что галактика, что молекула. А молекула из шести атомов рассыпалась неудержимо…
Впрочем, пятеро будут жить без Шурки как прежде.
А он – как без них?
Как без Женьки?..
Всякая месть человека человеку только увеличивает число бед.
На кладбище он ходил часто. Интернат стоял от кладбища неподалеку (хоть в этом повезло). Шурка убегал и шел на мамину могилу. Потому что даже в самой беспросветной жизни должно быть у человека хоть что-то родное.
Большой бестолковый и беспощадный мир жил по своим правилам – как ему хотелось (или не хотелось, но получалось). Большому взрослому миру не было дела до Шуркиных бед. Он, этот мир, со своими идиотскими хлопотами, потрясениями и заботами врывался в дом через телеэкран.
Странное все-таки существо человек. В одну минуту у него может все измениться в душе. Совсем недавно была веселая беззаботность, и вдруг – страх, горечь такая, хоть плачь.
– Шурчик, давай бояться вместе. Один страх на четверых – это же пустяки.