Роман в трех книгах «Наполеонов обоз» при всем множестве тем и мотивов – история огромной любви. История Орфея и Эвридики, только разлученных жизнью. Первая книга «Рябиновый клин» – о зарождении чувства.
Откуда ему взяться в таком возрасте – роману-то! Романы ведь не умом и даже не талантом пишутся, а гормонами. Молодой, блин, гармонью, которую без устали разворачивает пьяный ночной гармонист!
Жизнь бурная, идиотская, пустая.
Дощатый ларёк, как большой хлебный ларь, был пропитан сытным дрожжевым духом и исполнен ржаной и пшеничной благодати ещё с тех времён, когда после войны хлеб завозили только дважды в неделю, и очередь выстраивалась к прилавку, и продавщица выкликала се́мьи по списку: буханка на человека.
Слава Богу, не перевелись мародёры в нашем народе! Скажу тебе прямо: я всегда предпочту мародёра идейному товарищу. Ибо, при прочих равных, есть надежда, что в его руках, ну, в крайнем случае, в нужнике на задах огорода, может сохраниться культурное наследие нации.
...она кричала, вращая глазами, что не прочесть «Госпожу Бовари» Флобера не-воз-мож-но? –
с тех ещё времён она поняла, что весна и осень – это не времена года, а периоды обострений у психически больных граждан.
На то она и писатель, чтобы всё время строчить. Они же все – графоманы чёртовы, строчат и строчат, как подорванные!
«Отделим слухи от котлет!»
– Нет, что ни говори, Пастернак по главному, по гамбургскому счёту – переводчик плохой. Он в каждой строке – Пастернак, никогда своим нутром не поступится. Спасибо, конечно, поэзия неслабая, но я бы хотела услышать голос и дыхание Гёте, именно Гёте. Понимаешь, Фауст был куда более сухим господином, чем Борис Леонидович. Ведь он был немцем. Вот этот отрывок, где Гёте сравнивает работу мозга с работой ткацкого станка… возьми подстрочник, и ты убедишься, как здесь передана трудная работа шестерёнок и мельчайших деталей. Да, нужно читать простой подстрочник! У Пастернака же опять: разливанная поэзия, и несёт его, и несёт…
«Ешь снег! Помогай весне!»
Видимо, наступает старость, потому что природа ужасно волнует. А больше не волнует ничего.
Обшил беседку целлофаном, развесил лампочки, угольком на картонке написал «ТрактирЪ «У Изи»» - с твёрдым знаком, чтоб было ясно: платить придётся.
А работать кому охота? Лучше не жрать ничего, лучше сдохнуть, чем работать, - верно?
Нина, дорогая, в затруднении я: поздравлять вас с праздником безумных женщин или не обязательно? Ныне по человеку и не определишь степень вменяемости.
Почему за подобные рассуждения она постороннего человека назвала бы мудаком, а когда всю эту пургу несёт собственный ребёнок, она мучительно пытается вслушаться, и понять, и по возможности даже в чём-то согласиться, хотя очевидно же, что всё это – мудацкая чушь, мудацкая чушь, мудацкая чушь!!!
Ничего нет случайного там, где вьются и пересекаются людские тропы.
Осторожность человека равна его уму.
Танцуя на столе ламбаду, порви любимые колготки!
Мартини запивай холодной водкой
И назови кого-нибудь козлом!
Пусть каждый месяц будет мартом,
А каждый день восьмым числом.
– Никогда не наращивай мускулы, – говорил Володя, – это всё чепуха. Сила мужчины в том, чтоб в нужный момент напрячь все возможности души и тела, а после расслабиться. Перед ударом заточи мысль – и бей наверняка… Старайся никогда не бить первым. Отвечай словом, лучше – насмешкой. Особенно, если есть зрители. Запомни: насмешки боятся все. Она даже самых сильных ослабляет. Уходи от ударов, особенно в начале стычки, у тебя лёгкие ноги, используй это, измотай противнику нервы, и главное: не приближайся, до последнего тяни; если коснулся его хоть пальцем – всё, это уже драка.
И озорной, одуряющий, с отдушкой летней испарины и речной воды, рыжий запах девочки-женщины, запах его любви и самой безвозвратной потери, запах, который всю жизнь он пытался стряхнуть со своих мятущихся снов, который настигал его, и мучил, и требовал воплощения. Он с ума сходил, если в проносящейся мимо толпе улавливал нечто похожее, хотя бы компонент (девушка только из бассейна?), хотя бы дуновение её запаха. Разворачивался, шёл следом, торопясь догнать… и убеждался: не то, не так, никогда, уже никогда больше, очнись и смирись…
А дом – он прекрасный, вдруг поняла она. Неграмотный и дикий, но талантливый! Дом – самородок. Просто надо его отредактировать – как рукопись. Поменять местами кое-какие главы, сократить одно, расширить или досочинить другое… Затем откорректировать, сверстать и выпустить в свет.
Кто там ведает нашими привязанностями? И почему мы выбираем друг друга? И отчего так больно расставаться…
Лёшик утомлённо ответил: – Мама, почему ты всегда погружаешься? Надо скользить! Скользить!
Россия – огромная вязкая страна. Необъятная. Непоглотимая…
Скажи «награбил» – некрасиво, скажи «трофей захватил» – и ты герой.