– Ты уже второго мужчину в юбке провожаешь мечтательным взглядом, – любезно разъяснил супруг. – Вот я и подумал… Это, конечно, идет вразрез с модой и дворцовым этикетом Итерстана, но ради тебя я готов на любые жертвы.
И понял, что чудовище, потому что знаю: я не дам тебе уйти даже в этом случае. Построю золотую клетку, как ты и боялась, Анаис, обвешу амулетами, буду любоваться издалека, но… не отпущу.
Не знаю, было ли это коварной изматывающей тактикой Делаэрта, занимался ли он другими неотложными делами или просто никуда не спешил, но пока принц день за днем собирался напасть на Календусс, тот, перепсиховав, уже дважды прислал ему предложение о собственной сдаче с заботливо расписанными условиями
Ведь жена чудовища и сама чудовище…
– Я же говорила, – прошипела в ответ. – Больше никаких бедных родственников!
– Так он не бедный! – горячо возразил М. – А очень даже состоятельный! Это магия подрыва продовольственных и прочих запасов противника, с кафедры магов-ассистентов к нам перешел.
– Его обидишь! – пробормотала я в сторону. – Он сам кого угодно раздавит…
У принца сделались такие глаза, словно я не в перчатку ему лезла, а, э-э… ну, скажем, за пазуху и с ласковым усилием терла не ладонь, а… ну, что там под сорочкой попадется.
Правители должны исключить понятие супружеской любви из своей жизни. Если случайно повезет, можно позволить любить себя, но самим – никогда. В конце концов, это отвлекает от государственных дел и дезорганизует.
жалость, по-моему, это чувство сильного к слабому. А я… всегда пыталась быть им равной, не ниже и не выше. Так что посочувствовать могу, но пожалеть… разве это не значит унизить?