Никто не может знать, где истина, а где иллюзии. Но чем больше вопросов мы задаём себе, тем больше у нас шансов застраховаться от самообмана.
И пусть они, эти вопросы, будут очень неудобными.
Спросите человека, чего он хочет, и он вам соврёт. Дайте ему маску — и он скажет вам правду.
Мой куратор на кафедре говорит — если вас тянет поговорить со стенами и с телевизором, ничего страшного. Хуже, если стены и телевизор начинают вам отвечать.
Старая пословица врет. Можно дважды войти в одну и ту же воду. Можно исправить однажды разрушенное и переиграть его по-новому, повернуть течение вспять и направить в нужную сторону.
Просто мы привыкли верить в фатальность однажды сделанных выборов. А на самом деле, жизнь — гибкая, вьющаяся река, в которой конец сплетается с началом, а за новым поворотом всегда ожидает сюрприз и новый выбор. И нужна всего лишь смелость, чтобы не пройти мимо, не пропустить, принять, использовать этот шанс.
Ни одна, даже самая лучшая камера не передаст того, что чувствуешь, когда человек рядом. Всё-таки, на экранах смартфонов или лэптопов мы всего лишь пиксельные картинки. Реальный человек — всегда больше, чем просто изображение. И сильнее всего это ощущаешь при реальной встрече.
Как я могла подумать, что он принадлежит одной мне? Он принадлежит только себе. И, может, ещё немножечко — миру.
— Ты — перекати-поле! — всегда упрекала его я. — Весь мир не может быть домом!
— Чего это, Женьк? Мы ж не деревья, чтоб торчать на одном месте. Можешь двигаться? Двигайся! Какие проблемы?
Даже не дышать с ним намного круче, чем дышать без него.
Падать на землю с той высоты, куда тебя забросили и где тебе не место, всегда очень больно.
...все глобальные перемены когда-то начинались с маленьких шагов.
Иногда мне кажется, что если Дана не выдержит и уйдёт от мужа, Эд умрет в первые же сутки от переизбытка собственной желчи, которую ему не будет куда сливать.
— Смотрите. Вы сейчас так сосредоточены на небольшой прибавке в весе жены, что везде видите только эту проблему, и факты подгоняете только под неё. Это как тест Роршаха, знаете? Любая притча или поручительная история, если она не топорно прямолинейна — та же картинка, где в размытом пятне каждый видит то, что ему ближе. И то, что видим мы, больше говорит о нас самих, чем о предмете нашего рассказа.
Интересно, мечтать врезать клиенту под дых, чтобы он скрючился и самодовольное выражение сошло с его напыщенной рожи — это очень непрофессионально?
В руках у Егора два макси-стакана из кофейни на первом этаже — пышная шапка взбитых сливок возвышается над краями вместе с торчащими из неё печеньками и вафельными трубочками.
— Егор. Ты принёс нам углеводную бомбу. Мы же сейчас взорвемся с тобой от такого количества сладкого.
— И ничего страшного, помрем — так счастливые!
Жить нужно проще. И обязательно в кайф. Только так.
Художники! Богемные люди, что с них возьмёшь. Все они здесь такие — повернутые на острых ощущениях, на адреналине, на жизни, что называется, на лезвии ножа — кто меньше, кто больше. Без этого их, видите ли, не прет, жить неинтересно и вдохновения на творчество нет.
«Тебе было с ним улётно, Женьк?»
«Ну, наверное».
«Значит, не было. Когда было — не сомневаются».
Никто не может поручиться за объективность картинки, которую рисует его восприятие...
— Страх ничего не решает. Это тупо ограничивающий фактор, в который ты веришь.
— Чем больше ты над чем-то трясёшься, тем больше вероятность, что случится какая-то хрень. Расслабься, Женьк. Ничего не случится, пока мы этого не захотим.
Планировать можно что угодно. Но когда происходит что-то особенное, то, чего ты раньше хотела, но не понимала, ещё не могла угадать, пелена с глаз спадает как тяжёлая драпировка, которой прикрыт ещё один таинственный предмет в дальнем углу Ромкиной комнаты. И все предыдущие планы теряют важность. Ты понимаешь — вот оно, то самое. Твоё.
Я чувствовала себя, как будто проглотила кусочек радуги, и он сверкает во мне, наполняя изнутри ощущением детского восторга.
Запреты — они у нас в голове.
«Спросите человека, чего он хочет, и он вам соврёт. Дайте ему маску — и он скажет вам правду»