Разрываемый длительными войнами континент Генабакис стал колыбелью для новой кровожадной империи – Паннионского Домина. Армии таинственного Провидца захватывают город за городом, буквально опустошая всё на своём пути. Чтобы противостоять им, объявленное вне закона Войско Дуджека Однорукого вынуждено объединиться с заклятым врагом Малазанской империи. С теми, кто многие годы сражался с малазанцами: с кочевым народом рхиви, Каладаном Брудом, Аномандром Рейком и его народом тисте анди. Ситуацию...
«Уничтожить чёрный рынок невозможно, поэтому лучше всего на нём доминировать».
В мире, полном ям и топей, нужно плясать по краешку.
Она не просто благая, Адаэфон Делат, – она вне морали. Мы можем процветать, можем погубить себя сами, ей всё равно – она просто породит новое потомство, и всё начнётся заново.
Мы способны пережить последствия. Может, нам не хватает обычной совести, а может, мы и в самом деле чудовища.
О нижние боги, сегодня у меня появился друг. Когда мне в последний раз доставался подобный дар? Не могу вспомнить. Худов дух, не могу.
- Что бы ни случилось, думай о прощении. Держись за него, но знай, что его не следует даровать всем без разбора. - Серебряная Лиса перевела взгляд перевела сонный взгляд на Корлат, и её темный глаза вдруг жёстко блеснули. - Иногда в прощении следует отказать.
Все и всё вокруг вас теперь на воле! Свобода! Пепел! Кости! Вот она, свобода!
– И не только в бою – насколько я помню, они в основном воровали наши припасы и давали дёру. – Мы это именуем логистическим талантом, – бросил Каллор.
Боль изменила Парана – он сам это понимал, мог представить себе как образ, сцену удивительную и горькую. Чувствовал, будто сама его душа превратилась в нечто жалкое – в грязную помоечную крысу, которую накрыл камнепад, крысу, которая извивалась, заползала в любую щель, отчаянно надеясь найти место, где давление – огромный, подвижный вес камней – ослабнет.
Год назад Паран тут же высказал бы это вслух, полагая, будто обнажать уродливые истины – благое дело.
Ритуал – это замыкание круга, когда нужно развернуться вперёд, положить на плечо руку – ласково, с уважением – и повести дальше, показать дорогу.
Я горевал, но горечь ушла. Теперь… не осталось ничего. Огромная, тёмная пещера. Пепел.
Потеря веры – веры во что бы то ни было – и в первую очередь во врождённую доброту собственного вида – сделала его холодным, бесчувственным и жестоким.
– Если бы от скуки умирали, в мире не осталось бы ни одного живого солдата,
Если тебя оставили дрожать посреди широкой и глубокой реки - расслабься и плыви по течению.
– Есть определённая цена за дружбу с такими короткоживущими смертными – как ты и сам помнишь по собственному печальному опыту.
И в краткости можно найти несравненную ценность.
Выживание – это право или привилегия?
Боль высасывала из мира свет. Боль корёжила. Превращала его собственные плоть и кости в чужой и чуждый дом, из которого, казалось, нет выхода.
Верность никогда не может одолеть голодный желудок.