Люк воспринимал депрессию как обратную сторону творчества, - продолжаю я и, оглядываясь назад, не могу поверить, какими идиотами мы были. - Как двигатель, который заставляет нас усердно работать. Как цену, которую мы должны платить за музыку.
Впрочем, тогда мы еще не понимали, что значит выворачивать души наизнанку и отдавать на съедение миру.
Но эта история хорошо не закончится для принца выживших и его принцессы одиночества.
Его голос звучит так, как будто он говорит с самим собой, а ветер, треплющий наши волосы и одежду, тут же уносит все звуки.
Я содрогаюсь, представив, что нужно выскрести самое сокровенное из своей души - ее прекрасную сторону, но вместе с ней и ужасную, и постыдную, - а затем облечь в музыку и продать.
Скажи ему. Сейчас же! Разрушь свой образ, который у него сложился, пока он не раскрасил его. Молчи, молчи. Все позади. Умерло и похоронено. Ему не обязательно об этом знать. Но ты ведь ему доверяешь! Нельзя скрывать о него нечто настолько важное. Это уже неважно. Уже нет.
Ты не можешь стать опорой для другого, если сам нетвердо стоишь на ногах, понимаешь?
- Я тоже не идеальна. - Собственный голос кажется мне тонким, тихим и прерывающимся. Седрик лишь улыбается в ответ. - Нет, это не так. Ты себе даже не представляешь, насколько идеальна для меня.
Это письмо я пишу не чернилами, а своей беспомощностью.Что труднее всего понять в депрессии: ты практически не подаешь вида. Улыбаешься, однако это всего лишь маска. Смеешься, однако это лишь звук. Любишь. Однако это внезапно превращается в пустое слово.Я боюсь разучиться видеть разницу. Боюсь рано или поздно почувствовать радость, хотя для тебя это будет просто оболочка.
Можно очень сильно ранить другого человека, если знаешь его слабые места, как свои собственные.