— Ты чего устроила? — грозно нависая, зашипела боярыня.
— Но я же…
— А это неважно, что не при чем и вообще молодец! Как будто ты не знаешь, как слухи расходятся?
— Мам, я просто котика привезла.
Милослава сердито посмотрела на дочь, потом глубоко вздохнула и велела принести Пушка.
— Вот и говори всем, что во всем кот виноват. Он тебе про Глафиру намяукал!
— А не придушат его, чтобы он ещё чего не намяукал?
"Благословен тот, кто получил себе умную и добрую жену."
"Вино и музыка веселят сердце, но лучше того и другого - любовь к мудрости."
— Евдокия Вячеславна, а чё происходит? — зашептал он.
— Да если бы я знала! — раздражённым шёпотом ответила она.
— Так может, ничего не происходит? — предположил Григорий и сразу же получил гневное:
— Да счас! Тут столько подозреваемых, что наверняка кто-то в чём-то виноват.
— На наших глазах разворачивается трагическая драма.
— Это как?
— Это когда все особливо жалостливо страдают, мучаются сами и мучают других, а потом все умирают.
— Прямо все?
— Гриш, ну откуда я знаю? Это же не любовь-морковь, а страсти-мордасти под девизом «Гори всё синим пламенем!»
...разгорелся спор о том, куда записывать Пушка. Он был женихом, а не подарком.
— Так и запишите — гость! — рассердилась Дуня. — Приехал свататься. У нас жених, у вас невеста и всё такое.
— Э-э-э, тогда ты боярышня — сваха?
— Пиши сватьей, — велела Евдокия.
— Но… как можно… жених-то кот! Как бы чего не вышло…
— А я — приёмный родитель! Я ж его вот такусенького помню! — боярышня сделала ладошку лодочкой и трогательно вздохнула. — Этот поганец мне все руки исцарапал, а я терпела. Своё дитя отшлепала бы, а на этого разбойника даже голос повысить было страшно… вдруг лужу сделает. Вань, скажи.
— У меня к Пушку тоже родительские чувства, — охотно подтвердил боярич. — Я его жизни учил!
Дуня с удивлением посмотрела на брата, а потом возмущенно приподняла брови:
— Так это ты его подучил таскать у маминых рукодельниц лоскутки и обменивать их у кухарки на вкусняшки?