Мужчины кропают законы, женщин подобные глупости не интересуют: они формируют общественное мнение!
Мужчины кропают законы, женщин подобные глупости не интересуют: они формируют общественное мнение!
На суше и на море полыхает война, но икре она не помеха... пусть все летит к чертям, однако delicatessen на столах высокопоставленных особ не страшны ни праща, ни мухобойка, ни бомба Z...
Москва, Америка, Карпентрас, все одно и то же... проведите там двадцать четыре часа в тюрьме, и вы узнаете больше, чем за двадцать лет туристом, который возвращается большим девственником, чем был прежде...
Туземцев, в общем, можно принудить к труду только дубинкой: они блюдут свое достоинство; белые же, усовершенствованные народным образованием, вкалывают добровольно...
... раба можно величать «мсье», позволять ему время от времени голосовать, покупать газету, а главное – отправлять его на войну, чтобы он нашел там выход своим страстям.
Однажды вы начинаете все меньше говорить о вещах, которыми больше всего дорожили, а уж если говорите, то через силу. Вы по горло сыты собственными разговорами. Всячески стараетесь их сократить. Потом совсем прекращаете. Вы же говорите уже тридцать лет. Вы даже не стараетесь больше быть правым. У вас пропадает желание сохранить даже капельку радостей, которую вы сумели себе выкроить. Все становится противно. Теперь на пути, ведущем в никуда, вам достаточно всего лишь малость пожрать, согреться и как можно крепче уснуть.
Туземцев, в общем, можно принудить к труду только дубинкой: они блюдут свое достоинство; белые же, усовершенствованные народным образованием, вкалывают добровольно...
... раба можно величать «мсье», позволять ему время от времени голосовать, покупать газету, а главное – отправлять его на войну, чтобы он нашел там выход своим страстям.
Однажды вы начинаете все меньше говорить о вещах, которыми больше всего дорожили, а уж если говорите, то через силу. Вы по горло сыты собственными разговорами. Всячески стараетесь их сократить. Потом совсем прекращаете. Вы же говорите уже тридцать лет. Вы даже не стараетесь больше быть правым. У вас пропадает желание сохранить даже капельку радостей, которую вы сумели себе выкроить. Все становится противно. Теперь на пути, ведущем в никуда, вам достаточно всего лишь малость пожрать, согреться и как можно крепче уснуть.
когда меня не трогают, я всегда чувствую себя гораздо лучше
я почти не сомневаюсь, что по происшествии двух-трех веков меня будут изучать в школе...
я ведь не педрила, не кокаинист, не уголовник - у меня нет никаких оправданий... это министрам прощаются все долги... или же членам какой-нибудь Академии...
когда смерть уже близко, человека должно качать, он уже пьян от жизни, от всей этой свистопляски, вот и все!..
все, чему тебя учили в раннем детстве, словно навсегда выгравировано в твоей памяти… а все, что позже — только подделка, притворство, усталость, лизоблюдство…
Смерть взрослого не слишком огорчает — просто одной сволочью на земле становится меньше; ребенок — другое дело: у него еще есть будущее.
Если люди так злы, то, вероятно, потому, что страдают; но, перестав страдать, они еще долго не становятся хоть немного лучше.
Туземцы, в общем, работали только тогда, когда их подгоняли палками, - у них развито чувство собственного достоинства, - ну а белые, усовершенствованные народным образованием, те горбатся по собственной воле.
Может быть, и в нас, и на земле, и на небе страшно только одно – то, что не высказано вслух. Мы обретем спокойствие не раньше, чем раз навсегда выскажем все; тогда наконец наступит тишина, и мы перестанем бояться молчать.
Может быть, мы ищем в жизни именно это, только это – нестерпимую боль, чтобы стать самими собой перед тем, как умереть.
Из тюрьмы выходят живыми, с войны не возвращаются. Все остальное -- слова.
Лучше не строить иллюзий: людям нечего сказать друг другу, они говорят только о себе и своих горестях, это бесспорно. Каждый – о себе, земля – обо всех. Люди силятся свалить свое горе на другого, даже когда приходит любовь, но и тогда им это не удается: горе сполна остается при них, и они начинают все сначала, еще раз пытаясь переложить его на чужие плечи.
Этот мир, уверяю вас, всего лишь огромное предприятие по уходу из этого мира.
Ваши воспоминания – всего лишь старый фонарь, висящий на углу улицы, где больше почти никто не ходит.
Большинство людей умирают только в последний момент, остальные начинают делать это лет за двадцать, а то и раньше. Они - самые несчастные на земле.
Когда ты лишен воображения, умереть — невелика штука; когда оно у тебя есть, смерть — это уже лишнее.
У бедняка есть в этом мире два основных средства, чтобы подохнуть, — абсолютное равнодушие себе подобных в мирное время, мания человекоубийства во время войны.