"Эти люди произносили высокие слова, пыжились, рассуждали об идеалах, и, видимо, эти высокопарные речи вытравили в них все человеческое"
Когда человек не удовлетворен, он рушит всё вокруг себя.
Хотеть — значит уже сдаться.
О младенцах и стариках нельзя никому рассказывать, людям знать про них неинтересно. Это отвратительный возраст, возраст беспомощности и бессмысленного повторения одних и тех же действий. Возраст телесного уродства, возраст бесстыдства и бесчувственности.
Ей всегда твердили, что дети – это слишком непрочное счастье, оно мимолетно и непостоянно. Дети – это вечная метаморфоза. Мы сами не замечаем, в какой момент их круглые мордашки вытягиваются и обретают серьезность.
Одиночество разрасталось, превращаясь в огромную брешь, в которую, чувствовала Луиза, ее неотвратимо затягивает. Одиночество проникало в плоть, под одежду, меняя ее черты и внушая ей старушечью повадку. Одиночество набрасывалось на нее в сумерках, на пороге ночи, когда особенно слышен шум из квартир, в которых люди живут вместе с другими людьми. Чем темнее на улице, тем слышнее звуки – и смех, и жаркое дыхание, и даже вздохи разочарования.
Эмма была милой женщиной, ее портила только привычка сидеть с постоянно сцепленными руками. За ее улыбкой таилась зависть. А за кокетством – целый букет комплексов.
Она понимала, что никогда не сможет избавиться от чувства неудовлетворенности, боязни, что она неудачница, что принесла одну часть своей жизни в жертву другой.
Дети заставляют нас платить за свои тревоги и чувство заброшенности
Она шла по улице, и ей казалось, что вокруг снимают какое-то кино, в котором для нее нет роли. Рядом с ней кипела жизнь, но она оставалась ее безучастной зрительницей. В отличие от других людей ей некуда и незачем было идти.Она продолжала пить, и в бокале, из которого она не спеша потягивала вино, тонули и растворялись ее жизненные неурядицы, ее болезненная застенчивость, все ее горести.Дети – это вечная метаморфоза. Мы сами не замечаем, в какой момент их круглые мордашки вытягиваются и обретают серьезность.
«Мы не будем счастливы, думала она, пока не перестанем нуждаться в ком бы то ни было. Пока не заживем своей собственной жизнью, принадлежащей только нам и никому другому. Пока не станем свободными.»
«Ее охватило неистовое желание потереться об их кожу, расцеловать маленькие ручки, услышать, как они своими тонкими голосами произносят слово «мама». Она вдруг страшно расчувствовалась. Вот что значит быть матерью. Из-за этого иногда как будто глупеешь. Начинаешь в самых обычных вещах видеть нечто исключительное. Умиляешься каждому пустяку.»
Кто-то должен умереть, чтобы мы были счастливы.
Рассказывая им истории, она стала повторяться, что не прошло мимо внимания Милы. Вымышленные персонажи утратили живость и великолепие. Они забыли, в чем цель и смысл их борьбы, и волшебные сказки превратились в нудное, сбивчивое и бессвязное перечисление злоключений, настигших бедных принцесс, больных драконов и зацикленных на себе одиноких героев. Дети быстро теряли нить ее рассказа, и им становилось скучно.
«– .... Дети, они такие же, как взрослые. Разве их поймешь?»
Дети - это слишком непрочное счастье, оно мимолетно и непостоянно. Дети - это вечная метаморфоза. Мы сами не замечаем, в какой момент их круглые мордашки вытягиваются и обретают серьезность.
«Рядом с детьми взрослые острее ощущают одиночество. Детям плевать на очертания нашего мира. Они догадываются, что он темен и жесток, но не желают ничего об этом знать.»
Рядом с детьми взрослые острее ощущают одиночество.
Детям плевать на очертания нашего мира
Ложь - плохая тактика защиты
Она продолжала пить, и в бокале, из которого она не спеша потягивала вино, тонули и растворялись ее жизненные неурядицы, ее болезненная застенчивость, все ее горести