Дармовая выпивка и укрытие от непогоды – такие дары, к которым не стоит придираться.
Заботиться о муже ничуть не труднее или желаннее, чем ухаживать за свиньей.
Странное желание утопить брата было странным симптомом морской болезни.
– Не стоило морочиться с телегой, – заявил Манфрид.
– На своем горбу одеяла хочешь тащить? Репу тоже? Нет уж, спасибо. Только телеги оправдывают существование коней. Они для телег и нужны.
По невыразимой и не до конца понятной причине Гегель всегда не доверял четвероногим тварям. Наверное, потому, что ног у них слишком много.
Оставалось биться с чудовищем на земле. Нужно только сохранять спокойствие, и вдвоем у них вполне может получиться то, что было бы невозможно для одинокого путника. Но если дрогнут, оба погибнут. Ни один из братьев не надеялся, что это будет худшая смерть, какую можно вообразить. Выхода нет – нужно драться!
Братья завопили. И бросились бежать. В разные стороны.
– Ты много видел червей с глазами и ножками, а?– Кроме тебя?Спор кипел еще некоторое время, а потом естественным образом перешел в потасовку. Гегель радовался тому, что жив и может пинать брата ногами. Манфрид чувствовал в точности то же самое.
Трусость - усомниться в судьбе, а отвага и честь в том, чтобы пытаться ее изменить.
Кровь может испортиться за одно поколение, а может веками очищаться.
Человек много чего может о себе думать, пока ему кто-то не укажет на ошибку.
Если бы Родриго верно перевел диалог между Петром и Гроссбартами, невообразимые богохульства братьев наверняка привели бы к большим неприятностям, но он не вмешивался, а косноязычный и взволнованный Рафаэль не смог бы передать степень их еретических бредней, даже если бы захотел.
Сказать, что братья Гроссбарт были жестокими и корыстными душегубами, значило бы возвести напраслину на худших из разбойников с большой дороги. А назвать их кровожадными свиньями значило бы смертельно оскорбить даже самых грязных боровов.
– Сними-ка вон тот мешок, Гегель, – устало сказала ведьма, указав на верхнюю полку.
Гроссбарт подчинился, убеждая себя, что руководствуется исключительно любопытством. Мешок оказался тяжелым и бесформенным на ощупь, будто его наполнили гравием. Гегель протянул его старухе, пока меч дрожал в другой руке.
Покачав головой, ведьма прищурилась:
– Загляни внутрь.
Развязав веревку на горловине, Гегель заглянул. Нахмурился и присмотрелся. Манфрид вновь с трудом встал и тоже бросил взгляд в мешок.
– Что это? – прошептал Гегель и побледнел так, что его лицо стало белее молока.
– Зубы? – проговорил Манфрид, вытаскивая пригоршню из мешка.
– …моих детей, – вздохнула ведьма.
Манфрид резко отбросил зубы прочь и вытер руку о рубаху.
– Бей ее! – завопил он, но тут же сам упал на брата, который выронил мешок и подхватил его.
– Голодные времена, – проговорила старуха, и в ее глазах, кажется, заблестели слезы, но в комнатке было слишком темно, чтобы братья могли быть уверены в этом. – Ранней весной бросить семя, чтоб они народились перед первыми снегопадами. Тогда на зиму у нас будет молоко и немного мяса.
– Есть такая деревня недалеко от нашего родного дома, называется Херинг.
– Зачем жители назвали свою деревню ругательством? – удивился Мартин.
– Сам об этом часто гадаю, – ответил Гегель.
– А ты чего? – ухмыльнулся Манфрид в ответ на глупость. – Ничего удивительного. Дело, Мартин, вот в чем. Херинг – это такое место, где полным-полно мужиков, которые все засранцы, но такие драные, что не годится их звать засранцами, или драными засранцами, или даже Девой забытыми драными засранцами. Нужно словечко посильнее, уже не говоря, что покороче. Поэтому, если кто драный, будто родом из Херинга, мы зовем его хером, или херовым, или еще чем, чтобы понятно было, что из Херинга. Ясно?
– Вроде бы, – пожал плечами Мартин. – А почему эти, гм, эти херовяне пользуются столь дурной репутацией? Они язычники?
– Да просто мы в Херинге попытались… – начал было Гегель, но перехватил взгляд брата и тут же замолк.
– Да-да? – не сдавался Мартин.
– Мы были в Херинге, и тамошние охеревшие жители нам все перехерили, то бишь попытались нас отыметь так, словно мы какие-то херы с горы, которые в их драной деревне живут. Но в итоге мы их похерили и свалили на хер оттуда.
Манфрид начал терять терпение.
– Но почему… – начал священник.
– Ну и какого хера, Мартин? – взорвался Манфрид. – Это просто такое херовое выражение. Как «дерьмо», «жопа», «сука». Что ни назови, только хуже. Потому что даже если бы и существовала где-то деревня под названием Засрань, она бы точно была в сто раз лучше Херинга, и засранцы, которые бы там жили, были бы людьми куда более достойными! А означает оно, что ты херню порешь, что тебе надо что-то серьезное сказать, а иначе ты бы на хер рот закрыл! Используется, чтобы описывать всякую дрянь, вроде этого херового демона, который нас хотел перехерить, да сам на хер пошел в итоге!
На козлах воцарилось долгое молчание, прежде чем Гегель откашлялся:
– А еще оно означает мужской отросток. Потому как он участвует в прелюбодеянии, а это дело драное. Так что можно его и туда применить.
– Херово, но правда, – кивнул Манфрид.
Слова труднее украсть, если они непонятны.
– Кардинал валяется на койке и рассказывает что-то стенке, как обычно, – ответил Манфрид, поднимаясь, чтобы нацедить себе еще пива. – Он, похоже, раньше был неортодоксальный, а теперь – невменяемый.
Кровь может испортиться за одно поколение, а может веками очищаться, чтобы породить нечто поистине чудовищное.
Если человек не может дать врагу отпор за собственным столом, он и сидеть за ним не вправе.
– Нельзя ее просто так тут бросить, – заявил Манфрид, – а то найдет какой еретик и применит во зло.
– Как применит?
– Я же не еретик, откуда мне знать? Но они найдут ей применение, будь покоен.