Безотрадной чередой потянулись дни. Все пусто и мертво. Лишь однообразное бесцельное существование, в понятии Клиффорда это и есть «совместная жизнь»: двое долго живут бок о бок в одном доме, и объединяет их привычка.
Пустота! Смириться с тем, что жизнь — это великая пустыня, значит подойти к самому краю бытия.
В конце концов, она не виновата: он, как почти все нынешние мужчины, кончал, не успев начать. Оттого и приходится женщине брать инициативу.
Как похожи все мужчины. Витают в облаках. Придумают что-нибудь и — раз! — вихрем устремляются ввысь, причем полагают, что и женщины должны следом воспарить.
У обоих мужчин, лишенных сильных чувств, только и осталась страстишка — щегольнуть, показать себя во всем блеске. А страстью (даже в постели) обделены оба. Микаэлис отнюдь не гнался за деньгами. Не ставил это во главу угла и Клиффорд. Хотя и не упускал случая заработать, ведь деньги — это знак Удачи! А Удача, Успех — цель как одного, так и другого. И оба тщились показать себя, блеснуть, хоть на минуту стать «властителями дум» толпы.
Удивительно… Как продажные девки, завлекали они Удачу!
...высшее общество морально казнило Микаэлиса и выбросило труп на помойку. Сам же драматург преспокойно жил в престижнейшем районе Лондона, одевался как истинный джентльмен (не запретишь ведь лучшим портным шить и для подонков, если те хорошо платят).
В этом краю таилась своя угрюмая сила, жили крепкие, с характером, люди. А что еще, кроме характера, есть у этих людей, думала Конни. Ничего. Пустые глаза, пустые головы. Люди под стать своей земле: изможденные, мрачные, безобразные, недружелюбные.
... он рубил деревья на крепеж для окопов, увольнял рабочих, поставлял солдат для фронта. И так, не рискуя волоском с головы, являл пример патриотизма...
Конни участвовала в благотворительной работе в помощь фронту, однако не особенно усердствовала; проводила много времени в обществе своих кембриджских друзей, щеголявших не только модными брюками, но и непримиримыми взглядами.
«И да прилепится жена к мужу, дабы беседовать с ним!»
Столичный лоск в них прекрасно уживался с ограниченностью провинциалок; И как хорошо сочеталось их простодушное суждение о мировом искусстве с высокими идеалами справедливого общества!
Клиффорд так настрадался, что почти избыл самое способность страдать.
В конце концов все улаживается само собой, да только не так, как нам бы хотелось.
Он, пожалуй, любит ее как умеет, но он дурак.
— А вам никогда не было страшно? — В жизни? Не знаю. Кое-чего я боюсь — быть запертым или связанным. Боюсь быть связанным по рукам и ногам.
Леонард и Дик сразу принялись вырезать на старом песчанике свои инициалы "Л.У." и "Р.П.", но Пол удержался, он читал в газете язвительные замечания о любителях вырезать свои имена, не умеющих найти иной путь в бессмертие.
И нет ему места во всей этой шири. Где ни окажись, всюду он один. У его груди, у самых губ начинается пустыня без конца и края, она позади него, повсюду. По улицам спешат люди, но он все равно останется в пустоте. То лишь малые призраки, можно услышать их шаги, их голоса, но в каждом все та же ночь, все то же молчание.
Нет, собственная жизнь для нее ничто, а раз ничто - грош цена такой жизни. Теперь она со мной... и жизнь обрела цену. Значит, она должна платить... нам обоим придется платить! Люди слишком боятся платить, они предпочитают умереть с голоду.
Потом оказывается, что вечно спотыкаешься как раз о то, с чем распрощался.
Вечно какая-то напряженность. Когда ты смеешься, мне плакать хочется. Этот смех словно знак, что ты страдаешь. Ты самую душу мою заставляешь хмуриться, погружаешь меня в горькие мысли.
У Мириам часто хватало гордости, чтобы подставить другую щеку. Тогда братья переставали ее замечать, она становилась им ненавистна. Но в своем годом смирении она жила собственной внутренней жизнью.
Не надо так сердиться на людей. Они не тобой недовольны, просто у них такие манеры. Тебе всегда кажется, они против тебя. Но это не так.
Он предпочел бы лучиться острой физической болью, только бы не это чудовищное мучение - оказаться выставленным перед незнакомыми людьми и чтобы тебя приняли или отвергли.
Живешь быдто мышь, а ночью выскакиваешь поглядеть, что на белом свете делается.
И они радовались поутру, радовались, вовсю радовались, играли, плясали темными вечерами вокруг одинокого фонаря. Но был в сердце каждого уголок, где прятались тревога, г лубине глаз затаилась тьма и выдавала, какова их жизнь.
Если тебе что-то не по вкусу, измени это, а не можешь изменить, терпи.