Вот родишь двоих, и будет тебе вечный праздник. Уж точно времени на страдание фигней не останется.
— Карина, ты идёшь работать. Живо. Делаешь так, чтобы толпа внизу не при каких условиях не проникла в наш офис.
— Но… Это твои кандидаты!
— А ты офис-менеджер, и это всё твоя вотчина. Так что иди… И защищай РОДИНУ.
— Соня Евгеньевна, если вы помрёте на рабочем месте, мы, конечно, погрустим. И может быть даже не день, и не два… И наш траур затянется на целых четыре дня, но это тот максимум, который осилит наш офисный планктон. А дальше на ваше место придёт Альберт.
— Какой Альберт? — удивилась вполне искренне.
— А такой! Который жрёт нормально, а не один раз в день, при этом, впахивая как ломовая лошадь.
— Не преувеличивай, — отмахнулась я от неё. — Ты же знаешь, это вынужденная мера.
— Настолько вынужденная, что уже затянулась на второй месяц.
— Ну кто виноват, что вес встал, а нужное платье так и не хочет на мне сидеть?
— Значит платье — дрянь.
Я ведь, по сути, была не обязана хотеть общаться со всеми. Эту часть своего характера я всегда рассматривала как недостаток, но вот сейчас вдруг подумала, что мне просто так было комфортно. Я ведь умею общаться с людьми? И близкие отношения строить умею. Да не со всеми, но ведь умею… Столько лет корила себя этим, что не могу быть такой как все, а тут вот на ровном месте осознала, что просто не хочу. Или не на ровном? И дело тут вовсе не в том, что окружающие меня люди плохие или наоборот слишком хорошие, просто отношения — это химия, а не физика. Это как с подбором кадров, где каждому своё место.
— Рыбка, мы настолько не в себе… Что просто не сможем найти никого лучше тех, чем мы сами.
— А вы йогурты любите?
— Э-э-э, — напрягся Орлов, предчувствуя подвох. — Никогда не задумывался об этом. А что?
— Да так, — пожала плечиками Тася. — Маме просто с ними как-то не везёт… Некачественные, знаете ли.
— Мам, — позвало меня моё восьмилетнее чудо.
— М?
— А ты йогурту-то своему позвони всё-таки, — как ни в чём не бывало посоветовал мне ребёнок и, не дожидаясь моей реакции, побежал на уроки.
— Мамочка, тебе плохо? — испуганно пропищала Тася, выпучив глаза сначала от возмущения, что её кто-то второй раз за утро опередил в борьбе за ванную, а потом уже от странности происходящего.
— Йогурт несвежий съела, — на ходу сочинила я, стараясь не смотреть на Женьку, которая прекрасно всё понимала.
— Ага, йогурт, — противным голосом поддакнула она. — Алёшенькой называется.
-Асют, ты хоть понимаешь, какая ты у меня?
-Нет, - чуть ли не плачу я, переполняемая эмоциями.
-Ты у меня… беременная.
Обычно, столкнувшись с неудобными темами, люди спешат соскочить. И не потому что они злые или бесчувственные. Просто большинство испытывают неловкость и просто не знают, что можно говорить в этой ситуации.
Анна Викторовна учила доброму и светлому школьников, которые отчего-то не горели большим желанием светлеть или добреть.
“ Мир странная штука. Жестокая и страшная, но отчего-то только в своих трагедиях он раскрывает перед нами значимость простого человеческого тепла.”
Добро , оно как и счастье ,- тишину любит.
Получается, что вся наша жизнь — это выбор. Жизнь может преподнести нам всё что угодно, она может быть благосклонна к нам или жестока. Но только от нас зависит, как мы будем на это реагировать. И не только. Мы сами решаем, верить нам кому-то или нет. Или же наоборот, довериться или спрятаться.
Я задыхалась, в компании этого мужчины, который так и не смог принять свою любовь ко мне. В компании себя, которая все эти годы точно так же не могла любить и принимать себя, потому что подобно брошенной собаки, всё время ждала этой любви от других.
... сгорая до тла в её объятиях и сходя с ума от вида едва обозначившегося животика, я умирал внутри себя от страха, что поутру это всё окажется неправдой, игрой больного воображения. Да я толком и не спал, ожидая, что магия ночи вот-вот рассеется, унося за собой ту, которую я
искал почти всю свою осознанную жизнь.