Понимать и принимать правду о том, что всякая любовь есть в той или иной мере рабство
Быть заботливым ведь непросто. Нормально, что хочется отдачи.
Я быстро, ополоснусь, переоденусь и вернусь; надеюсь, к тому времени никто не попытается сдохнуть ещё раз
— Если так, это будет хороший мотив для эпитафии. Ну, «Здесь покоится Орфо Каператис, она не обезумела, хотя у нее были все причины для этого.» Выбей, ладно?
Полегче на поворотах, человечица, если я умру от кринжа, вы отсюда не выберетесь.
У меня нет жениха. Только кот
Все мы монстры. Становимся в какие-то моменты: когда нас обижают, когда предают, когда не любят или, наоборот, любят слишком сильно. И единственное, что тут важно, – уметь превратиться обратно.
Скорфус вообще знает и использует много странных слов. "Трансцендентальность", "душнила", "человечица", "херня". Он говорит, что эти слова приносит ему само мироздание.
Боги удивительны в том, как делают милосердие, справедливость и ответственность разменными монетами. И как регулируют их взаимный курс. Жестокие твари.
Понимать и принимать правду о том, что всякая любовь есть в той или иной мере рабство, - большое мужество. У меня, например, его нет.
Ей казалось: море из его сердца переливается в ее сердце - пустое.
Отец молча метался по ней взглядом сверху вниз, снизу вверх. Картинка в его голове не складывалась: ему случалось заставать у Левы девушек, но таких еще нет. Его чувства Лева понимал: будто вы купили кому-то барби, а в коробке внезапно оказалась… ну, какая-то другая кукла, черненькая, когтистая, с фигурой мальчишки и неуловимо напоминающая исчадье ада.
Завидовать – не преступление. Просто завидовать нужно правильно: видя, что кто-то лучше, стремиться его догнать и перегнать. Без злости на себя или на него.
– Если не хотите прокатиться, – он выдернул ее из мыслей, – может, посидим на скамейке? Старушки с соседней лавки прибегут на помощь, когда я начну вас пытать.
Пора начинать пить успокоительное. Да, определенно, пойду куплю вина.
Это удобно - когда не надо выбирать и можно уложить в дрейф собственную душу.
Русский матный часто становился языком их внеофисной коммуникации.
Кажется, что в больших компаниях, особенно таких разношерстных, редко живёт по-настоящему крепкая "дружба на всех". Рано или поздно каждый выбирает кого-то одного, самого-самого. Это не обязательно отношения, просто... Связь крепче, что ли.
Те, кого съедают монстры, не взрослеют.
Я его забыл. Ему пришлось умереть, чтобы я вспомнил.
Бойся людей, в которых живут драконы.
Ангелами нужно быть взаимно. Друг для друга. По очереди. Иначе получается неблагодарная скотская игра в одни ворота.
В пустом сердце давно нет компаса.
Я все еще верю: никто никогда не спасет тебя в беде лучше, чем ты сам. Никто не вытащит тебя из болота за волосы, как Мюнхгаузена, не содрав твой скальп. Лучше не забывать, что единственный, кто всегда, что бы ни случилось, будет с тобой рядом, – ты. Но иногда искать союзников и держаться за них – все, что остается.
– Ты? – наконец выплюнул он. – Пешка ? Ты?
– А пешка отличается от короля? – будто передразнивая его удивление, отозвался молодой человек. – Ходит на клетку. Слаба. Разница лишь в том, что никто не ограничит ее свободу, ее не нужно защищать. – Он помедлил. – Она может идти куда угодно. Пересечь доску. Стать ферзем, если необходимо. А королю… – В мягком взгляде промелькнула синяя звездная бездна. – Все короли выходят на доску, только чтобы ждать шах, а потом и мат. Другой судьбы у них нет. Разве не так, Ваше Величество?