Нельзя вечно слушаться других! А злодеев нельзя слушаться тем более!
Physical beauty, of all the curses, was obviously the best you could get. It was still a curse, though.
С вершины только одна дорога - вниз. А ещё ты волей-неволей становишься мишенью, ведь если кто-то другой захочет стать лучшим, ему нужно одержать победу над тобой.
С вершины только одна дорога – вниз.
— Истории — важны, — заверило чудовище. — Они могут оказаться важнее всего остального. Если в них есть правда…
- Ответ прост: не имеет значения, что ты думаешь, - продолжало чудовище. - В мыслях ты противоречишь себе сотни раз за день. С одной стороны, ты хотел дать ей уйти, а с другой, ты в отчаянии призвал меня её спасти. Ты верил успокоительной лжи, зная болезненную правду, которая делала эту ложь необходимой. И ты сам наказал себя за веру и в то, и в другое.
"- Во время сражения мы живы, как никогда. - А после - как никогда мертвы."
Мы такие же конченые, храбрые, лживые, верные, двинутые и нормальные, как все остальные.
– Просто бумага – это вещь, ее можно потрогать. Иногда нам нужны реальные, осязаемые вещи. А не только идеи, – говорю я.
– С шрамами ведь ничего не поделаешь… – говорит она. – Остается только гордо их носить.
Вообще, я не очень-то хочу об этом говорить, но ничего не поделаешь – надо.
Удивительно, как решительный настрой все меняет.
Вечно суетится, чем-то себя занимает, лишь бы не думать ни о чем.
У нас с ней много общего: загоны, неврозы, одна на двоих – слегка чокнутая – семья. И знаете, это очень похоже на любовь.
Последнее время я словно… белка в колесе. Кружусь, кружусь, а выбраться не могу.
Мэл: Не доверяю я людям, которым не нужен психолог.
Давай для начала переживем один день – сегодняшний?
Мы воюем за то, чтобы перестать быть дьяволами!
Ибо на что нам дьявол, когда есть человек?
Не пытайся оправдать зло.
Быть может, лучше сомневаться, чем твёрдо верить неправде?
Мы слишком рьяно создаем себе дьяволов. Как скоро мы развяжем очередную войну?
Вот какая истина лежит в основе легенды: Тоби Вик – это люди. Ибо на что нам дьявол, когда есть человек?
Ибо на что нам дьявол, когда есть человек?
Хотя и по сей день бывает: народ зашепчется, вспыхнет любопытство в глазах, и робкий голос спросит, нельзя ли еще разок услышать мою историю – потехи ради. Это кого же она потешит? Уж точно не меня. Я обсуждала это с вояками, и они подтвердили: да, есть среди нас и такие, кто романтизирует охоту – и войну; в мирные времена они грезят ратными подвигами, мечтают оставить след в истории и снискать славу, невидимую, пустую, которая не прокормит их детей, зато даст повод для гордости и возвысит их над ближними; они никогда не задумываются об отчаянии, о крови и боли, не пытаются представить, как вновь и вновь замирают в груди сердца. Когда нашим войнам пришел конец, я, подобно всем солдатам тех войн, обрела утешение в непоколебимой тишине, потревожить которую осмеливались лишь глупцы.