У бояр грехов полным-полно, вот и мотаются по монастырям, выискивая, в которых от грехов подешевле освободиться
Мы с тобой в страницах пыльного романа,
Мы с тобой в поблекших, выцветших шелках.
Мы с тобой в наивных радужных обманах,
Мы с тобою в прошлом, мы в минувших снах.
Нам не интересны жизни этой всплески.
Ненависть и злоба и какой-то гнет.
Я твоя маркиза в пудреной прическе,
Ты мой грациозный роялист-виконт.
Нам бывает грустно, нам бывает больно,
Иногда мы плачем только от любви.
Никогда о Смольном, никогда о прошлом,
Никогда о море пролитой крови.
Это вы привыкли от всякой беды откупаться, а я стараюсь от любой беды отбиваться.
Утро солнечное, радостное. Поют скворцы. И трудно Андрею не верить, что мечты не сбудутся.
И до Батыя разве князья да бояре не мутили житейский покой ради властолюбия?
Русь сильна бабьим милосердием.
Живет Москва, молится и грешит.
Всесословная Русь, истово молясь, теплила лампады и восковые свечи перед иконами. Молясь, она верила, что теплом их огоньков согреет сердца святых, задобрит, обратит на себя внимание и с их помощью вымолит себе заступничество от всех напастей. Заступничество той неведомой силы, которую Церковь славит звоном колоколов, величая ее пугающими словами – Господь Всемогущий.
Жизнь на Руси – труд, и не всем под силу его одолеть.
У молодого смелость без страха.
Душевная боль – самый хмельной мед в мирской жизни.
У меня к боярам невелико уважение. Разумение у них в жиру утопло. Толк понимают только в хмельном меду...
Мы с тобой в страницах пыльного романа,
Мы с тобой в поблекших, выцветших шелках.
Мы с тобой в наивных радужных обманах,
Мы с тобою в прошлом, мы в минувших снах.
Нам не интересны жизни этой всплески.
Ненависть и злоба и какой-то гнет.
Я твоя маркиза в пудреной прическе,
Ты мой грациозный роялист-виконт.
Нам бывает грустно, нам бывает больно,
Иногда мы плачем только от любви.
Никогда о Смольном, никогда о прошлом,
Никогда о море пролитой крови.