Когда человек вконец измучен, он неожиданно обнаруживает в глубине себя бездну веселого цинизма.
- Смилла. Как может быть, что у такой изящной и хрупкой девушки, как ты, такой грубый голос?
- Мне очень жаль, - говорю я, - если создается впечатление, что груб у меня только голос. Я изо всех сил стараюсь быть грубой во всем.
Глубоко внутри самой параноидальной подозрительности запрятаны человеколюбие и стремление к контакту, которые лишь ждут возможности проявиться.
Нетрудно плыть на волне благополучия, когда уже установлено равновесие. Трудным является новое. Новый лед. Новый свет. Новые чувства.
Когда слышу о том, что дети быстро забывают, что они быстро прощают, что они чувствительны, у меня это влетает в одно ухо и вылетает из другого. Дети умеют помнить, скрывать и убивать холодом тех, кто им не нравится.
Нервный срыв совсем не обязательно бывает срывом, он может наступить так, что ты тихо и спокойно погружаешься в равнодушие.
Нытье - это вирус, смертельная, инфекционная, распространяющаяся как эпидемия болезнь.
- Как ты думаешь, Смилла, мы сами все определяем в своей жизни?
- Только детали, - говорю я. - Серьезные вещи происходят сами по себе.
Самое важное всегда говорится под конец. Как бы мимоходом. В дополнении к контракту. На полях.
Желание понять - это попытка вернуть то, что ты потерял.
Пока ты молод, ты думаешь, что секс - это кульминация близости. Потом обнаруживаешь, что это едва ли начало ее.
Нельзя, чтобы ты шел просто ради того, чтобы переместиться из одного места в другое. Во время каждой прогулки надо идти так, словно это последнее, что у тебя осталось.
Влюбленности придают слишком большое значение. На 45 процентов влюбленность состоит из страха, что вас отвергнут, на 45 процентов – из маниакальной надежды, что именно на сей раз эти опасения не оправдаются, и на жалкие 10 процентов из хрупкого ощущения возможности любви.
Это один из тех дней, когда можно задать вопрос, в чем смысл существования, и получить ответ, что никакого смысла нет.
К одиночеству у меня такое же отношение, как у других к благословению церкви. Оно для меня свет милости божьей. Закрывая за собой дверь своего дома, я всегда осознаю, что совершаю по отношению к себе милосердное деяние.
Мне он нравится. У меня слабость к неудачникам. Инвалидам, иностранцам, самому толстому мальчику в классе, тому, с которым никто никогда не танцует. Душой я с ними. Может быть, потому что я всю жизнь знала, что в некотором смысле всегда буду одной из них.
В первый раз это сродни тому чувству, которое возникает, когда обнаруживаешь, что ты не спишь, в то время как все вокруг спят. В равной мере одиночество и всемогущество.