Лукашин не стал возражать — он теперь, как истый северянин, не меньше трех раз на дню пил чай, — и Худяков повел его домой.
Лучше уж совсем на свете не жить, чем жить без совести.
Мы не судьи тебе сестра, а братья.
Вся Россия - сплошная политбеседа.
Ещё все шагали в военной упряжке. ещё голодали, работали на износ, ещё нет-нет да и похоронные залетали в Пекашино, но тут двое, словно взбунтовавшиеся лошади, сломали оглобли и понеслись сломя голову.
Вино надвое разделено, - уклончиво ответил Евсей.-Умному на веселье, глупому на вред.
Мда, не всякие штаны лучше бабьей юбки.
Раньше, еще полгода назад, все было просто. Война. Вся деревня сбита в один кулак. А теперь кулак расползается. Каждый палец кричит: жить хочу! По-своему, на особицу.
Запомни: для кого война кончилась, а для нас, северян, только началась. Пол-России лежит в развалинах – каким лесом ее отстраивать?
- А живете вы неважно, прямо скажем. - Он кивнул на пустой стол, затем указал глазами на реку. - По этой водичке, между прочим, не только лес плавает, а и рыбка. Дошло?
Вот за что он не любил осень - за то, что с наступлением её каждый раз неотвратимо, как снег, как холод, надвигался вопрос: как жить дальше? Куда податься?
Сто двадцать восемь человек. Целая рота. Это только те, что не вернулись с фронта. А ежели к ним прибавить еще тех пекашинцев, которые приняли смерть во время войны тут, на Пинеге, – кто от работы, кто от голода, кто от простуды на сплаве, кто от пересады в лесу? Разве они не заслужили того, чтобы тоже быть в этом списке? Разве не ради родины, не ради победы отдали свои жизни?