Знай, тебя смущает дьявол, Вечный враг людского рода. Жизнь свою пресечь до срока Запрещает нам природа.
Дал мне бог судьбу какую. Дик я, зол и бессердечен, Если плачу и тоскую.
Человек, лишенный сердца, По своим живет законам. Сердце в муках умирает, Вслед за сердцем гаснет ум. Человек, ума лишенный, Своеволен и угрюм.
Знай, тебя смущает дьявол, Вечный враг людского рода. Жизнь свою пресечь до срока Запрещает нам природа.
Дал мне бог судьбу какую. Дик я, зол и бессердечен, Если плачу и тоскую.
Человек, лишенный сердца, По своим живет законам. Сердце в муках умирает, Вслед за сердцем гаснет ум. Человек, ума лишенный, Своеволен и угрюм.
Знай, тебя смущает дьявол, Вечный враг людского рода. Жизнь свою пресечь до срока Запрещает нам природа.
Дал мне бог судьбу какую. Дик я, зол и бессердечен, Если плачу и тоскую.
Человек, лишенный сердца, По своим живет законам. Сердце в муках умирает, Вслед за сердцем гаснет ум. Человек, ума лишенный, Своеволен и угрюм.
Знай, тебя смущает дьявол, Вечный враг людского рода. Жизнь свою пресечь до срока Запрещает нам природа.
Дал мне бог судьбу какую. Дик я, зол и бессердечен, Если плачу и тоскую.
Человек, лишенный сердца, По своим живет законам. Сердце в муках умирает, Вслед за сердцем гаснет ум. Человек, ума лишенный, Своеволен и угрюм.
Затворясь в опочивальне,
Плачет витязь безутешный;
Как цветок, покрытый снегом,
Лик его бледнеет нежный.
Таково людское сердце,
Ненасытное, слепое, –
Вечно чем-нибудь томится,
Убегая от покоя.
Что еще сказать могу я
О веселом этом пире?
Уж таких пиров прекрасных
Не бывает больше в мире.
Тридцать дней гуляли гости,
Каждый весел был и пьян.
Так своим любимым детям
Справил свадьбу Ростеван.
Услыхав рассказ печальный,
Царь заплакал с Автандилом.
Вся окрестность огласилась
Причитанием унылым.
Слез поток неудержимый
Был ресницами запружен,
И струились по ланитам
Нити длинные жемчужин.
Услыхав рассказ печальный,
Царь заплакал с Автандилом.
Вся окрестность огласилась
Причитанием унылым.
Слез поток неудержимый
Был ресницами запружен,
И струились по ланитам
Нити длинные жемчужин.
Затворясь в опочивальне,
Плачет витязь безутешный;
Как цветок, покрытый снегом,
Лик его бледнеет нежный.
Таково людское сердце,
Ненасытное, слепое, –
Вечно чем-нибудь томится,
Убегая от покоя.
Что еще сказать могу я
О веселом этом пире?
Уж таких пиров прекрасных
Не бывает больше в мире.
Тридцать дней гуляли гости,
Каждый весел был и пьян.
Так своим любимым детям
Справил свадьбу Ростеван.
Затворясь в опочивальне,
Плачет витязь безутешный;
Как цветок, покрытый снегом,
Лик его бледнеет нежный.
Таково людское сердце,
Ненасытное, слепое, –
Вечно чем-нибудь томится,
Убегая от покоя.
Что еще сказать могу я
О веселом этом пире?
Уж таких пиров прекрасных
Не бывает больше в мире.
Тридцать дней гуляли гости,
Каждый весел был и пьян.
Так своим любимым детям
Справил свадьбу Ростеван.
Услыхав рассказ печальный,
Царь заплакал с Автандилом.
Вся окрестность огласилась
Причитанием унылым.
Слез поток неудержимый
Был ресницами запружен,
И струились по ланитам
Нити длинные жемчужин.
Услыхав рассказ печальный,
Царь заплакал с Автандилом.
Вся окрестность огласилась
Причитанием унылым.
Слез поток неудержимый
Был ресницами запружен,
И струились по ланитам
Нити длинные жемчужин.
Затворясь в опочивальне,
Плачет витязь безутешный;
Как цветок, покрытый снегом,
Лик его бледнеет нежный.
Таково людское сердце,
Ненасытное, слепое, –
Вечно чем-нибудь томится,
Убегая от покоя.
Что еще сказать могу я
О веселом этом пире?
Уж таких пиров прекрасных
Не бывает больше в мире.
Тридцать дней гуляли гости,
Каждый весел был и пьян.
Так своим любимым детям
Справил свадьбу Ростеван.
Нет тому на свете счастья, кто живет во имя злата.
Жадный щелкает зубами от восхода до заката:
Все ему, бедняге, мнится, будто денег маловато,
И душа его во прахе погибает без возврата.