– Вы если чего-то не умеете, – поучительным тоном произнёс профессор Субботин, – так не делайте или сначала научитесь!
- К сожалению, история о том, что время лечит, – чепуха. Её придумали для того, чтобы с ума не сойти. Ничего оно не лечит. С каждым годом всё хуже и хуже становится.
– Почему? – спросила Таша.
– Потому что скучаешь всё сильнее и сильнее, – грустно сказала Наталья. – Поначалу не так. А когда время проходит…
Это сейчас модно, писать о том, в чём ничего не понимаешь. Те, кто читает, понимают ещё меньше! На это весь тонкий расчёт, и не нужно быть опытным бариста, чтобы об этом догадаться.
- Как хорошо, – сказала она басом. – Как прекрасна жизнь, девочки. А вы от молодости и неопытности смеете этого не замечать и страдать какие-то глупые страдания!
- Я хочу жить и пить кофе! - заявила Розалия. После моей смерти решим, был ли кофе мне полезен или произвёл в моём организме разрушительные действия.
Главный враг человечества – необразованность, дикость и одиночество.
Нужно уметь останавливать себя даже в самых лучших и благородных проявлениях. Иначе вы возьмёте на себя слишком много, как потом нести? Не унесёте, и вам будет стыдно – вы ведь уже взялись!
Только в книжках бывают или окончательно положительные герои, или окончательно отрицательные! В жизни всё сложнее.
Мужа следует выбирать не за красоту или хорошо подвешенный язык. Мужа нужно выбирать за ум, доброту и широту души.
Любая женщина нуждается в заботе, если она не собирается поступать в генералы и командовать войсками.
...классическая русская уха - мировое достояние. Нигде в мире не умеют варить прозрачную ,как слеза, крепкую, как любовь, пряную, как поцелуй, уху.
Женщинам тридцати пяти лет, должно быть, от души наплевать на все эти… внешние проявления [...]. Она уже в таком возрасте, когда первым делом в мужчине ее должны привлекать интеллект и отсутствие геморроя.
Господи, какая смертная, непробиваемая, тупая скука, эти парочки с их пощекочиваниями, поглаживаниями, похрюкиваниями и взвизгами!
Как все это одинаково, пошло, глупо и, главное, кончается всегда одинаково – никчемное сосуществование, желание плюнуть в ненавистную рожу любимого или любимой, романы в конторе, романы на пляже, романы на даче, романы в доме отдыха, начинающиеся с кошки и пластмассового ведра, и «ты отравила мне всю жизнь!», и «слезь с дивана, придурок!», и никогда с нежной гордостью – «наш сын похож на тебя!».
Домашний ежедневный ад собственного сочинения, и так до самой могилы, за которой уж откроется настоящий, так сказать, общественный ад.
Если волосы в порядке, остальное не имеет значения, хоть в мешок нарядись. Волосы и еще туфли.
Бабушка всегда говорила, что женщина не должна горбиться, если она не прачка, впрочем, прачка тоже горбиться не должна!
Парикмахерши мрачно кромсали, продавцы орали, хамили и швырялись колбасными свертками в ненавистные рожи покупателей, таксисты ехали «в парк», билетный кассир в кассе «южного направления» практически правил миром, особенно в летний сезон, – время такое было, загадочное, необъяснимое. Называлось «Советская власть плюс электрификация всей страны».
Возможно, конечно, еще бывает любовь турецкая, а также китайская и – кто ее знает? – даже эскимосская, но русская, разумеется, самая загадочная, сильная и правильная во всей вселенной и ее окрестностях.
Когда он был маленьким, у него была собака, беспородная, как все собаки в их доме, и пещерка под столом – и собаки и пещерки переезжали с ними, когда отца переводили из одного конца державы в другой, – и любимая кружка с солнышком, и бабушка, язвительная и в очках, всегдашний друг и сообщница. Были зимние яблоки, где бы они ни жили, везде. Елка была, а под ней подарки – горой. У отца была летная куртка, овчиной внутрь, жесткой замшей наружу, комбинезон, сапоги с мехом, и он катал сына на санках, и еще они ходили на лыжах, иногда очень далеко, и отец потом тащил его домой – он цеплялся за палку и ехал, как на буксире.
Он вырос, как будто с ног до головы защищенный непробиваемой семейной броней, – что бы ни случилось, каким бы страшным ни казалось, все равно есть они, которые стоят на краю, которые подхватят, поддержат, оттащат в безопасное место, накормят, растолкуют, наподдадут по заднице, если уж на то пошло.
Родители и дед с бабушкой были постоянными и неизменными величинами, и сомневаться в этом было так же глупо, как в том, что завтра утром солнце взойдет опять.
То есть теоретически оно, конечно, может не взойти, но практика показывает, что день ото дня последние несколько миллионов лет оно исправно взбирается на свое место.
Федор Тучков не знал, что должен чувствовать человек, у которого… нет брони.
Нет брони, и, голый, слабый, дрожащий, он остается на ветру – один, потому что некому оттаскивать, защищать и прикрывать, – и оказывается, что даже то, во что верилось и что выглядело надежным, неправда.
Бабуся Логвинова вся была как вопросительный знак, слегка подрагивающий от любопытства.
Домашний ежедневный ад собственного сочинения, и так до самой могилы, за которой уж откроется настоящий, так сказать, общественный ад.
У нее номер "люкс", банка кофе, чемодан книг и любимая кружка в отдельном мешочке - сто еще нужно старой холостячке, чтобы отлично провести давно заслуженный отпуск?!
Мы часто делаем нечто, о чем потом жалеем. А вы совершенно точно знаете, кого следует жалеть, а кого не следует?
Когда-то, еще в школе, он прочитал о том, что всеми событиями на Земле управляют вовсе не те, кто громче всех кричит и размахивает флагом на баррикадах. Можно кричать и размахивать сколько угодно - хоть всю жизнь! - и даже не догадываться о том, что все это - исполнение чьей-то чужой и более сильной воли.
Саша Волошина всегда старалась жить так, чтобы окружающим было совершенно ясно, что в ее жизни все не просто хорошо, а прямо-таки превосходно.
Поначалу это была игра с самой собой. Она придумала эту игру, когда стало совсем худо и неизвестно было, где взять силы, чтобы жить дальше. Игра позволяла делать вид, что силы есть, и они вправду появлялись.
В последнее время делать вид удавалось все хуже и хуже.
И пахло так вкусно, что в желудке моментально ожил небольшой огнедышаший дракон. Ожил, дыхнул жгучим паром и потребовал немедленной кормежки.