– Вечером будет дождь. – Он уже идет, – сказал я. – По радио сказали, вечером.
– Тебе почти пятьдесят один. Как ощущение? – спросила Бабетта. – Точно такое же, как в пятьдесят.
Люди спрашивают: «А времена года в царствии небесном есть?» Спрашивают: «А там берут плату за проезд по мосту? А пустые бутылки принимают?» Короче, я хочу сказать, что люди относятся ко всему этому очень серьезно.
Читая некрологи, я всегда обращаю внимание на возраст усопшего. И всякий раз невольно связываю эту цифру с собственным возрастом. Осталось четыре года, думаю я. Еще девять лет. Два года, и я покойник. Сила чисел становится наиболее очевидной, когда мы пользуемся ими, чтобы строить догадки о нашем смертном часе.
– Телевидение – проблема лишь в том случае, если вы разучились смотреть и слушать, – сказал Марри. – Мы со студентами постоянно обсуждаем этот вопрос. Они начинают сознавать, что должны взбунтоваться против телевидения точно так же, как предшествующее поколение взбунтовалось против родителей и своей страны. А я говорю, что им придется снова учиться смотреть на все глазами детей. Не обращать внимания на содержание. Выражаясь вашими словами, Джек, находить идеи и коды.
– Нас словно отправили в далекое прошлое, – сказал он. – Мы очутились в каменном веке со всем запасом знаний, накопленных за долгие столетия прогресса, но что мы можем сделать, чтобы облегчить людям каменного века жизнь? Мы сможем изготовить холодильник? Сможем хотя бы объяснить, как он работает? Что такое электричество? Что такое источник света? Всю свою жизнь мы ежедневно сталкиваемся с подобными вещами, но что в этом толку, если, оказавшись вдруг в прошлом, мы не сможем объяснить людям основные принципы, а уж тем более – сделать что-нибудь реальное для улучшения условий. Назови хоть одну вещь, которую ты сумел бы сделать. Смог бы ты изготовить обыкновенную спичку, а потом добыть огонь, чиркнув ею о камень? Мы считаем себя такими великими, такими современными. Полеты на Луну, искусственное сердце. А что если произойдет искривление времени и ты столкнешься лицом к лицу с древними греками? Греки придумали тригонометрию. Они производили вскрытия и препарировали трупы. Что бы ты смог рассказать древнему греку, не услышав от него в ответ «эка невидаль»? Смог бы ты объяснить ему, что такое атом? Атом – греческое слово. Греки знали, что самые значительные явления, происходящие во вселенной, скрыты от взора. Что взору человека не доступны ни волны материи, ни излучение, ни бесконечно малые частицы.
– Как в каменном веке. У них тоже было тепло и светло. У них был огонь. С помощью трения они высекали искры из кремня. Увидев кремень среди обыкновенных камней, ты смог бы его распознать? Если бы человек каменного века спросил тебя, что такое нуклеотид, смог бы ты ему это растолковать? Как делается копирка? Что такое стекло? Если бы завтра ты проснулся в средних веках, а там бы свирепствовала эпидемия, каким образом ты сумел бы ее прекратить, зная то, что знаешь о прогрессе в фармакологии и о течении болезней? Вот-вот наступит двадцать первый век, ты прочел сотни книг и журналов, посмотрел не меньше сотни телепередач о естественных науках и медицине. Смог бы ты дать тем людям один ключевой совет, который, возможно, спас бы полтора миллиона жизней?
– Таково основное свойство современной смерти, – сказал Марри. – Она существует независимо от нас. Растут ее масштабы и престиж. Такого размаха, как сейчас, она еще никогда не достигала. Мы ее беспристрастно изучаем, умеем ее предсказывать, прослеживать ее путь в организме. Умеем делать ее снимки в поперечном разрезе, записывать на пленку ее толчки и колебания. Никогда еще мы не были к ней так близки, так хорошо знакомы с ее природой и повадками. Мы прекрасно знаем, что она собой представляет. Однако она продолжает распространяться, достигает все большей широты охвата, находит новые лазейки, новые пути и средства. Чем больше мы узнаём, тем шире она распространяется. Быть может, это некий закон физики? Каждому успеху науки противостоит новая разновидность смерти, новая особенность. Смерть приспосабливается к обстоятельствам, как вирус. Это что, закон природы? Или дело просто в моем личном суеверии? Я чувствую, что мертвые ближе к нам, чем когда-либо. Чувствую, что мы обитаем в одном мире с мертвецами. Вспомните Лао-цзы: «Не существует разницы между живыми и мертвыми. Они представляют собой единое жизненное начало». Он сказал это за шестьсот лет до Рождества Христова. И это до сих пор соответствует истине – возможно, сейчас еще больше, чем когда-либо.
Вот что за человек этот Малькольм. Ему нужны жара и влажность. Получил кучу ученых степеней по международной политике и экономике, а хочет только одного – сидеть на корточках под деревом и смотреть, как туземцы с головы до ног обмазываются грязью. На них забавно смотреть.
– Может, хоть ты объяснишь мне, Джек?
– Что объяснить?
– Из всех моих знакомых только ты человек образованный. Ответь мне.
– Спрашивайте.
– Неужели люди были такими же тупыми до появления телевидения?
Суть комнат в том, что они – внутри. Ни один человек не должен входить в комнату, если он этого не понимает. В комнатах люди ведут себя совсем не так, как на улицах, в парках и аэропортах. Войти в комнату – значит согласиться вести себя определенным образом. Отсюда следует, поведение должно быть именно таким, какое принято в комнатах. Это норма, не применимая ни к пляжам, ни к автостоянкам. В этом вся суть комнат. Никто не должен входить в комнату, не понимая сути.
– Все это – принудительный ассортимент, который навязывают нам корпорации, – подвела итог Бабетта. – Солнцезащитный гель, система сбыта, страх, болезнь. Одного без другого не бывает.
– Наше притворство – настоящее самопожертвование. Кто-то должен делать вид, что верит. Даже исповедуй мы истинную веру, истинную религию, наша жизнь отнюдь не была бы глубже и осмысленнее. Мир утрачивает веру, и потому именно сейчас людям очень нужно, чтобы верил хоть кто-нибудь. Мужчины с безумным взором, живущие в пещерах. Монахини в черных одеяниях. Монахи, давшие обет молчания. Верить вынуждены мы. Глупцы, дети. А те, кто отказался от веры, просто не могут не верить в нас. Они убеждены, что отказ от веры – правильный поступок, но в то же время понимают, что вера не должна исчезнуть бесследно. Ад – это место, где никто не верит. Всегда должны быть верующие. Глупцы, слабоумные, те, кто слышит голоса, кто говорит на языках всякую околесицу. Мы – ваши безумцы. Мы посвящаем свою жизнь тому, чтобы сделать возможным ваше безверие. Вы убеждены, что поступаете правильно, но в то же время не хотите, чтобы все были с вами согласны. Без глупцов нет истины. Мы – ваши дуры, ваши сумасшедшие, которые встают чуть свет читать молитвы, зажигают свечи, просят у изваяний крепкого здоровья, долгой жизни.
Люди, которые умеют чинить сломанные вещи, как правило - расисты.
Я скажу вам, что такое загробная жизнь. Это приятная и очень трогательная идея. Можете верить в нее, можете не верить - на ваше усмотрение.
Это часть всеобщего опыта умирания. Не важно, размышляете вы об этом осознанно или нет, но на каком-то уровне вы отдаете себе отчет в том, что все вокруг думают: "Лучше уж он, чем я". Это вполне естественно. Нельзя ни винить этих людей, ни желать им зла.
Он работал курьером. Разносил бумаги в другие пересылочные компании и пароходные агентства или через дорогу на таможню, похожую на денежный храм — серый, массивный, с высокими гранитными колоннами. Он должен был выглядеть энергичным и веселым. Казалось, люди зависят от бодрости его духа. Чем ниже должность, тем более счастливой улыбки от тебя ждут.
Он в мыслях никогда не называл ее (жену) по имени. Для него она обитала в каком-то туманном далеке, в комнате с занавесками, и никогда не вставала из кресла. Вот что происходит с любимыми, которые уходят от нас. Мы навечно запираем их в комнате.
— Все это гигантская система. Мы в этой системе нули.
— Они удостоили меня особого внимания, надо думать.
— Они все время следят за нами. Как Большой Брат в «1984». Это книга не о будущем. Она о нас, здесь и сейчас.
— Я раньше читал Библию, — сказал Бобби.
— А я читал устав. В учебники даже не смотрел, но читал «Устав Корпуса морской пехоты».
— Чтобы почувствовать себя мужчиной.
— Потом я понял, о чем оно на самом деле. Как быть шестеренкой в системе. Рабочей деталью. Это настоящий учебник капитализма.
— Иди в морские пехотинцы.
— Оруэлл пишет о военизированном уме. Полицейское государство — это не Россия. Оно везде, где есть мозги, которые придумывают уставы, набитые правилами, как убивать.
Между собой они называли Освальда «объектом», президент же обозначался кодовой кличкой «Улан», принятой в Секретной службе. Человек всеми силами стремится ограничить поверхность, на которой могли бы задержаться боль и раскаяние — чья угодно боль. Темя для вечерних раздумий.
Печально узнавать, что самоочевидные истины, необходимые истины, так легко опровергаются при тщательном исследовании. Здесь нет плоских поверхностей. Мы живем в искривленном пространстве.
Люди в маленьких комнатах, в изоляции. Камера — это основа. Тебя помещают в комнату и запирают дверь. Просто до гениальности. Таков конечный размер всех окружающих нас сил. Восемь на пятнадцать.
В двадцать лет знаешь лишь одно — что тебе двадцать. Все остальное — туман, окружающий этот факт.
Судьба больше, чем факты или события. Это нечто за пределами чувств, во что можно верить, когда бог так далек от нашей жизни.
Некоторые не верят в бога, но красят яйца на Пасху, просто для разнообразия.
Нам рассказывают не все. Мы чего-то не знаем. Есть нечто большее. Всегда есть нечто большее. Вот из чего состоит история. Это все в сумме, о чем нам не говорят.