Каждый человек таит в себе свою собственную противоположность. Именно это сочетание и составляет жизнь.
Объяснил Левша англичанам: в науках мы не зашлись, зато своему отечеству преданные.
Бюрократическая система — система зла, поэтому она не приемлет смеха. Схватка между ними начинается сразу, без объявления войны. Между ними невозможно сосуществование. Поэтому серьезный писатель, даже очень далекий от жанра юмора, не может обойтись без юмора, — если он не является сознательным защитником бюрократической системы. Чувство юмора теряет лишь тот, кто обслуживает бюрократическую систему. Обычно это признанные системой писатели, увешанные наградами, возвышенные должностями. Беря пример с системы, они начинают относиться к себе всерьез и не способны смеяться над собой, что является особенностью любого таланта. Не способный смеяться над собой писатель перерождается из писателя в служащего системы, и для него, как для служащего, образцом талантливости является любое произведение, любой текст, любое высказывание Главы Системы.
Известная сентенция, что добро должно быть с кулаками, вызывает сомнение. Оружие добра — не кулаки. Это смех его звенит, как оружие. Это смех его блестит, как оружие. Но это смех, а не оружие. Смех — единственное оружие добра.
Но главное-то, главное! Подковать-то блоху подковали, но, как оказалось, этого делать не следовало. Потому что подкованная блоха перестала танцевать. Подкована — высший класс, а что-то не вытанцовывается.
Россия всегда рождала таланты, но не давала им плодоносить.
Может, тут все дело в слабой организации?
Екатерина, повысив голос, заключила знаменитой фразой: – Российская империя столь обширна, что, кроме самодержавного государя, всякая иная форма правления ей вредна!
Страшен час смерти, но, может быть, миг рождения бесконечно страшней.
Страшен час смерти, но, может быть, миг рождения бесконечно страшней.
"Река бедовая,свирепая...Уж бог создал ее так - Она все равно,как человечья жизнь: поди пойми ее. Поэтому называется: Угрюм река. Точь -в -точь, как жизнь людская. Да"
— А-а… Так-так… То есть тунгусов грабить надумали с отцом? Дело. Пьешь? Нет? А будешь. По роже вижу, что будешь… Примечательная рожа у тебя, молодец… Орленок!.. И нос как у орла, и глаза… Прок из тебя большой будет… Ты не Прохор, а Прок.
— Отелло тоже любил Дездемону. А между тем…
— Это выдумал Шекспир. Он лжец!
— Это не выдумка. Это неписаный закон Человеческих страстей.
Я несчастлив до корней всех волос.
Страшен час смерти, но, может быть, миг рождения бесконечно страшней.
Люди ослепленно ликовали: "Мы покорили золото, что хотим с ним, то и делаем". Золото смеялось им в ответ: "Я покорило человека. Весь мир да поклонится моему величию и да послужит мне".
Однако нет такого человека, который бы знал себя до дна. Даже вещий ворон не чует, где сложит свои кости.
В жизни все надо преодолеть, а прежде всего - себя
— Ну, наконец поняли ль вы, что такое Бог?
— Поняли, бачка! Как не понять... Маленько поняли, маленько нет...
— Ну, кто же Бог?
— Да, поди, Никола...
— Да нет же, нет! Никола не Бог, Никола только угодный Богу человек, угодник. А Бог — вот кто...
И снова, в пятый раз, священник изъясняет понятие о Боге и в пятый раз спрашивает их:
—– Ну теперь-то поняли, что такое Бог?
— Да, поди, Никола...
Отец Александр порывисто достает табакерку и нюхает табак. К нему тянутся руки.
— Дай-ка, бачка, дай!
— Ну, слушайте, дети мои... В последний раз я объясняю вам, что такое Бог. Вот, смотрите на солнышко... Видите его?
Он указал перстом на пылавшее светило. Все обернулись к солнышку, сощурились, прикрываясь козырьками ладоней, закричали:
— Видим, бачка, видим!.. Эвот оно, эвот!
— Оно вас греет?
— Греет, бачка!.. Как не греть — греет.
— Оно вам светит?
— Светит, светит!.. Чего тут толковать?
— Ну, вот. – И священник приветливо повел по своей пастве взглядом. – Оно и светит, и греет, и дает всему жизнь: от него прорастает трава, растут деревья, растут животные и люди. Значит, в солнышке соединяются: свет, тепло, творящая сила, то есть три сущности в одном солнце. Вот так же и в едином Боге заключаются три сущности, три Божия лица, Святая Троица.
Тунгусы стояли, разинув рты, с наивным недомыслием глядели в рот священника, потели от трудных слов, от накалившегося воздуха.
— Ну, теперь поняли, что такое Бог?
— Поняли, бачка, поняли!
— Что есть Бог?
— Да, поди, Никола — Бог.
Зело борзо!Нина опустилась в глубокое кресло, закрыла глаза. «Почему он такой нетактичный, этот Андрей?.. — думала Нина. — Почему он так торопит события? Слепцы, слепцы! И Парчевский и он... Я люблю Прохора. Я и вдовой буду ему верна до смерти... Но Прохор жив, жив, я не желаю его гибели!»
Все эти отрывки мыслей, требующих длительного пересказа, мелькнули в голове Нины мгновенно. Затем — наступило второе и третье мгновение: «Я не могу быть женой Парчевского, внутреннее я предпочитаю внешнему. Но мне страшно быть и женой Протасова, потому что он выше меня по натуре и, главное, мы с ним разных дорог люди (второе мгновение мысли)». «Я Андрея люблю (третье мгновение мысли), я должна всем для него пожертвовать. А когда буду его женой, мое влияние одержит над ним победу». «А если моя жизнь с ним будет несчастна (четвертое мгновение), уйду в монастырь».
И общий, полусонный какой-то итог (плюс-минус): «Я должна быть женой Андрея». И тут же, не размыкая глаз, вскрикнула: «Вы не смеете, вы не смеете: Прохор — мой!»— Колоссаль, колоссаль! – беспрерывно хрипел простудившийся мороженым, охмелевший мистер Кук. — Канонада, как в Севастополь!.. Как в очшень лютшей рюсска пословиц: «Мушик сначала грянет, потом перекрестится», — блистал он в дамском обществе знанием русского языка и русской истории.
— Но раз я принял мысли Достоевского, они этим самым становятся моими мыслями. Ну да, по Достоевскому. Но ведь Достоевский – Монблан, мировая гора, которую не обойдешь. О ваши же кочки можно только спотыкаться. А к Монблану подойдешь, ахнешь и обязательно задерешь вверх голову... Обязательно – вверх! Хочешь — лезь на гору, чтоб увидать горизонты. Хочешь — обходи болотом, спотыкайся о кочки современности.— Если я не желаю переворотов?
— Отойдите к сторонке, чтоб вас не задавило...
— А если я не хочу отходить? — И священник, еще больше укрепившись на полу, упрямо расставил ноги. — Могу я хотеть или нет? Вы мне не ответили...
— Если ваше хотенье не идет вразрез с интересами масс, оно законно. — Протасов быстро подошел к вазе и бросил в рот шоколадку.
— Ха, масс!.. А что такое масса? – подошел к вазе и священник и тоже бросил в рот шоколадку, но она, застряв в усах, упала. — Масса всегда идет туда, куда ее ведут. — Отец Александр поднял шоколадку, дунул на нее и положил в рот. – У массы всегда вожди: сначала варяги — Рюрик, Трувор, потом доморощенные Иваны. (Протасов сердито сел, схватился за правый бок и болезненно скривил губы; новый, приехавший из столицы врач-психиатр затягивался сигарой; Нину бросало то в жар, то в холод.) Думает гений — осуществляют муравьи. Я гения противопоставляю массе, личность — толпе. Меня интересует вопрос: куда бы человечество пришло, если б у него не было своих Колумбов?
— Никаких иллюзий, никаких иллюзий. Это я — врач. Да, да! Перед вами врач, а не черт, а не дьявол, не Синильга. Возьмите себя в руки. Ну-с!
Прохор сдвинул брови. Оба смотрели друг другу в глаза, пытались запугать один другого. У Прохора задрожал язык, и левое веко чуть закрылось.
— Я никого не боюсь. — Прохор крутнул усы и вновь заглянул под стол. — Но слушайте, Адольф Генрихович!.. — И глаза Прохора забегали с предмета на предмет. — Меня крайне удивляет подобный метод исследования сумасшедшего. Простите, вы не коновал?
— Дорогой Прохор Петрович, — взял его за руку психиатр. — Какой же вы, к черту, сумасшедший? Вы ж совершенно нормально рассуждаете. Вы гениальнейший человек.
Анна Иннокентьевна три дня, три ночи неутешно выла, как осиротевшая сова в дупле.
- Я его тихонько... перочинным ножичком, маленьким, - оправдывался Прохор.
- Дурак! Кынжал надо... Вот, на!..
Из Петербурга в тайгу ушел. Правда, тосковал, сильно вначале тосковал.Смотрел на уединенную жизнь, как на одиночную камеру. А теперь, и уже давно, знаю и чувствую, что настоящую свободу может дать только уединение, только пустыня безмолвия.
— Выпьем за город! — перебила неловкое молчание Нина. — Прохор, налей всем. За город, за Пушкина и... за тайгу!
Все улыбнулись, улыбнулся и Прохор.
— Люблю женскую логику, — сказал он.— О, о! До чего очшень люблю самый разудалый масленица! — восклицает мистер Кук. — Очшень лючший русский пословиц: «На свои сани не ложись!»— Ты не Ферапонт... Ты дьякон Ахилла. Лескова читал? Знаешь?
— Лесков? Знаю. Петруха Лесков, как же! Первый пьяница у нас на Урале был.