Старость была каким-то абстрактным, мифологическим будущим, - тревожным, смутным, зловещим, ускользающим. У старости не было привлекательного облика с маленьким домиком за городом, путешествиями, утренним чаем на веранде, она ассоциировалась со стонами умирающей бабушки, запахом лекарств и беспомощностью окружающих. Казалось, что старость наступает внезапно, точно так же, как зима, - раз и пришла.
Актеры, помрежи, операторы, сценаристы, режиссеры, художники, администраторы, гримеры и прочие необходимые для киношной жизни люди, чувствовали себя одной большой семьей. Отчасти потому, что работали бок обок каждый день, отчасти из-за бушевавших по ту сторону экрана страстей - погони, задержания, разоблачения,что рождало чувство сопричастности к особому миру, а значит, и собственной исключительности. Частенько эта сладкая киношная жизнь-игра казалась более реальной, чем та, настоящая.
Любовь, как орден, нельзя заработать упорным трудом, заставить полюбить тоже невозможно, как ни старайся. Человек просто принимает твою любовь, заботу, помощь, благодарит, заботится сам, но любить не начинает. Любовь случается сама: либо ее нет, либо есть и ничего тут не поделаешь. Состояние было, как по Барону Мюнхгаузену: «Мой лучший друг меня предал, моя любимая отреклась. Я улетаю налегке».