Что делала бы она? Ну, во-первых, она ушла бы от нелюбимого человека в ту же секунду, когда поняла, что любит другого. А во-вторых, она арендовала бы огнестойкий сейф или прекрасную уединенную комнатку, где хранила бы все, что присылает ей возлюбленный. Возможно, в этой комнатке она могла бы сидеть и размышлять. Это было бы что-то вроде храма ее любви. Будь у Пи такая комната, он держал бы там телефон, на который она присылала бы ему сообщения в любое время дня и ночи.
Загвоздка в том, что у нее больше нет жизни, о которой стоило бы писать песни.
Обычно ее разговоры в модных магазинах заканчиваются слезами, проклятьями в адрес продавцов и списанными с карты крупными суммами – от пятисот до полутора тысяч, ведь им нужно доказать, что лучше быть богатой и толстой, чем худой, но продавщицей (хотя даже сама Бриония так не считает).
Конечно, избавление от старого хлама – процесс бесконечный.
"Всё это не имеет никакого значения. Ничего не имеет значения. Значения не существует..."
Наша ненависть к другим, на самом деле, произрастает из ненависти к себе.
А что такого уж плохого в нормальных искренних страданиях? Ведь, если ты страдаешь, значит – живешь, значит, ты настоящий и свободный.
Ты думаешь, салат просто сидит невинно в земле, обнимает себя своими кудрявыми листочками и только о том и мечтает, как бы попасть в миску вместе с другими овощами или в кастрюлю с убаюкивающим супом? Да салат жаждет одного – секса. Ну, и еще физической расправы. Как и все растения. Он мечтает о воспроизведении и о том, как бы уничтожить соперников или причинить им вред, чтобы те перестали размножаться. Ты, конечно, вправе считать, что салат не способен “мечтать” или “жаждать”. Но если ты понаблюдаешь за ним и за другими растениями, прокручивая кадры в ускоренном режиме, то наверняка изменишь свое мнение. Шагающее дерево кажется таким благородным, целеустремленным и одиноким, да? Но ведь, попадись ему на пути другое растение – слабее его, оно не станет заботливо обходить его. Оно пройдет прямо по чужаку, затопчет его.
Где-то на свете есть волшебная книга. Как она творит волшебство? Да просто принимает вид той книги, которая в данный момент жизни нужна тебе больше всего.
Жить вечно – это всё равно что выйти замуж за себя самоё и не иметь возможности развестись.
Что хуже? Прийти домой первой или прийти домой второй? Если прийти первой, то придётся сидеть и ждать, пока придёт Кристофер с испорченным настроением. Если второй – придётся с порога в это его настроение окунуться.
- Вот если бы у нас были дети…
- Я знаю, - перебила её я. – Тогда бы у нас не оставалось времени на то, чтобы волноваться по каждому поводу. Это было бы просто благословение.
- Скорее, проклятие. Мы бы стали такими же, как все – помешанными на своём потомстве.
- Ага, вместо того, чтобы быть помешанными на самих себе.
Романы нужны нам только потому, что все мы смертны.
В те дни мне казалось, что жизнь – это нечто такое, что произойдёт в будущем…
А что, если бы Зеб Росс [вымышленный аналог Донцовой] написал «Гамлета»? Ну, прежде всего там не было бы никакого призрака. Ну, или по крайней мере его бы упростили до галлюцинации встревоженного подростка, и тогда Гамлет с помощью своей отважной подружки Офелии пришёл бы к выводу, что его новый отчим, конечно же, не заливал отцу в ухо никакого яда – что за глупая и невероятная мысль! – а всего-навсего пытался спасти ему жизнь. Гамлет начал бы посещать психолога – возможно, Полоний, увлекавшийся книжками из серии «Помоги себе сам», порекомендовал бы ему неплохого специалиста, - постепенно смирился бы с утратой и осознал, что нет ничего ужасного в том, что его мать занималась сексом с новым мужем… Счастливый и довольный, Гамлет вернулся бы в университет, спокойно приняв перемены в своей семье, и Офелия последовала бы за ним. А потом я вдруг поняла, что, наверное, и у меня самой «Гамлет» получился бы таким же.
В издательской среде большинство разговоров напоминало беседы больных Альцгеймером, потому что все слишком много думали и слишком много читали…
Наш брак – как предмет мебели. Такой, знаете, слишком громоздкий, чтобы отнести на свалку. И сколоченный сзади – ну, так, чтобы видно не было – гвоздями для прочности.
…Его рвало на уроках математики при виде числа «пи»…
Что движется – ветер или флаг? Двое монахов спорят об этом, и тут к ним подходит мудрец и говорит: «Ветер не движется, и флаг не движется. Движется разум».
Пожалуй, один из самых печальных фактов современной жизни заключается в том, что на работе, или на соседней улице, или на другом берегу всегда найдётся тот, кто сумеет понять тебя лучше, чем человек, с которым ты живёшь.
Мне кажется, мы придаем слишком большое значение планам.
- Его опять не приняли на работу. У него неудачная неделя. - У него всегда неудачные недели.
Спустя некоторое время Стивенсон сбивается с пути и встречает двух девочек, которые не желают указывать ему дорогу. Одна показывает язык, а вторая советует идти за коровами. Тогда он говорит: «Жеводанский зверь съел около сотни детей в этой местности, и я начинал испытывать к нему сочувствие».
Биолог, математик, физик и философ едут в поезде по Шотландии. Из окна они видят чёрную овцу. Биологи говорит: «В Шотландии есть чёрные овцы!» Физик возражает: «Нельзя же так обобщать. Но мы можем с точностью утверждать, что как минимум одна овца в Шотландии чёрная». Математик гладит себя по бороде и замечает: «В действительности мы знаем наверняка лишь то, что один бок у одной овцы в Шотландии - чёрный». А философ долго-долго смотрит в окно, размышляя обо всём об этом, и наконец заявляет: «Я не верю в овец».
Пожалуй, один из самых печальных фактов современной жизни заключается в том, что на работе, или на соседней улице, или на другом берегу всегда найдётся тот, кто сумеет понять тебя лучше, чем человек, с которым ты живёшь.